Э. Фрежак - Аспазия

Во время речи жреца, народ все прибывал; в числе слушателей был и Памфил. Когда он услышал, что желают предать смерти друга и защитника Перикла, то сейчас же выразил свое согласие.

— На берегу Элиса день и ночь горят костры, на которых сжигают погибших от чумы — там найдется место и для этого преступника, — сказал он, схватил обвиняемого и хотел потащить его за собою, но в это время по Агоре проходил Перикл. Он услышал шум и подошел узнать о его причине.

Из громких криков толпы он узнал, что собираются принести в жертву богам богоненавистника Мегилла. Перикл бросился было ему на выручку, но его остановил Диопит.

— Назад, Перикл! — закричал жрец Эрехтея, — или ты хочешь и на этот раз отнять у богов то, что им принадлежит по праву, чего они повелительно требуют! Неужели ты хочешь воспретить афинянам принести искупительную жертву, и, наконец, спастись от беды, в которую поверг их никто другой, как ты сам? Разве ты не видишь до чего довело твое ослепление, некогда благословенный богами народ? По твоей милости он забыл древние благочестивые обычаи, стал стремиться к богатству и тщеславному блеску, к ложному свету и даже слушал речи богоотступника.

— А ты, Диопит, — с серьезной и спокойной решимостью возразил Перикл, — куда думаешь ты вести афинян? К фанатическому убийству граждан? К возобновлению грубых, бесчеловечных обычаев, от которых с ужасом отвернулся ясный эллинский дух?

— Благодари богов, о Перикл, — снова возвысил свой голос Диопит, — что они дали нам в руки этого человека! Благодари богов, что на этот раз они хотят довольствоваться его кровью, так как, если бы они стали требовать от нас настоящего виновного, самого виновного из всего афинского народа, то мы должны были бы схватить тебя, так как ты преступник, ты виновник божественного гнева, проклятие тяготеет над твоим родом. Из-за тебя и твоих друзей, Афины сделались безбожными, из-за тебя вспыхнула у нас война. И самый ужасный божественный бич, чума, может быть вполне умилостивлена только твоей кровью.

— Если это так, как ты говоришь, — спокойно возразил Перикл, — то отпустите этого человека и принесите в жертву того, кого вы считаете наиболее виновным.

С этими словами он освободил из рук Памфила приговоренного к смерти.

С довольной гримасой выпустил тот свою жертву и, не колеблясь, наложил руку на ненавистного, самого предавшегося ему в руки, стратега.

— Чего вы колеблетесь? — продолжал Перикл, обращаясь к смущенным афинянам. — Или вы думаете, что я предложил вам себя, рассчитывая на пощаду? Поверьте, афиняне, мне все равно — пощадите ли вы меня, или предадите смерти. Я думал вести Афины к счастью, к славе, к блеску, к свету истины и свободе, а теперь вижу, что какие-то тайные силы снова влекут нас обратно к мраку и суеверию, что несчастья не только вокруг Эллады, но и внутри нас самих мрачные силы одерживают победу над светлыми. Я благодарю богов, что не переживу блеска и славы моей родины — убейте меня!

Молча и неподвижно продолжали стоять афиняне; Памфил начал терять терпение. Тогда вышел из толпы один человек и, сделав вид, что хочет идти прочь, сказал:

— Если вы хотите убить Перикла, то делайте это без меня, я не хочу этого видеть. Во Фракии, когда я был тяжело ранен и когда все хотели оставить меня врагам, он на собственных руках вынес меня.

— И я тоже ухожу! — вскричал другой. — Он помиловал меня в самосской войне, когда остальные, враждебные мне стратеги, за ничтожный проступок приговорили меня к смерти.

— И я не хочу иметь ничего общего с этим делом, — сказал третий. — Перикл помог мне, когда я не мог найти справедливости во всех Афинах.

— И мне! И мне! — раздалось из толпы.

— Перикл не сделал зла ни одному из афинян! — раздалось со всех сторон.

— Оставь Перикла, Памфил! — раздались сначала отдельные голоса. Затем к ним присоединялось все больше и больше, и, наконец, стал слышен один общий крик:

— Оставь Перикла, Памфил! — неслось со всех сторон.

Этому человеку, даже в свои худшие минуты, афиняне не могли сделать зла.

— Ты еще раз победил! — вскричал Диопит, освобождая Перикла. — Но это надеюсь, последнее твое торжество. Я снова обвиню тебя, если боги не умилостивятся.

Вскоре после этого оба сына Перикла, Паралос и Ксантипп, пали жертвою чумы. Жрец Эрехтея с удовольствием указывал на божественное проклятие, пресекшее род Алкмеонидов.

Сила чумы снова возросла. Диопит и его приверженцы постоянно указывали на выпущенную искупительную жертву и на Перикла. Афиняне были возбуждены более чем когда-нибудь. Великий человек, после стольких несчастий, разразившихся над его головой, потрясенный смертью сыновей, с мрачным равнодушием предоставил врагам действовать.

Предложение лишить Перикла должности стратега и всех других обязанностей по управлению, возложенных на него афинянами, было принято в народном собрании. После десятков лет славного правления, Перикл-Олимпиец должен был снова сделаться простым афинским гражданином.

На Агоре теперь ораторствовал Памфил, восхваляя своего друга Клеона, его мужество, его способности и предлагая отдать в его руки бразды правления.

После долгих и горячих споров, из толпы вдруг вышел человек, бедно одетый, со странным, полудиким видом и начал с жаром говорить перед народом.

— Сограждане! Я бывший торговец лентами из Галимоса. Пятнадцать лет назад я был в числе тех, кто решил строить Парфенон и вот что я скажу: мы сменили Перикла — мы, афинские граждане! И это хорошо. Хорошо, в том отношении, что у нас в Афинах оказывается еще есть народное правление — в остальном же смешно и странно. Отстранить сейчас от власти Перикла, значит в некотором роде отрубить себе ногу в ту минуту, когда нужно принимать участие в беге на олимпийских играх…

— Довольно о Перикле, — перебил торговца лентами раздосадованный Памфил, — мы не хотим больше слышать о Перикле — он никуда не годится. Говорят он болен, зачем нам больной человек?

Однако как бы ни был дик вид торговца из Галимоса, его слова подавляли своей логикой.

Потидайя наконец пала и надежды снова возродились. Настроение впечатлительных афинян быстро изменилось. На следующий день они устремились на Пникс, где Периклу были возвращены все его ложности и почести. Они думали, что он все еще прежний Перикл, но они ошибались.

Софокл первый принес своему другу известие о новом решении народа.

— Афиняне все возвратили тебе обратно, — сказал поэт, — поздравляя Перикла.

— Все, — с горькой улыбкой повторил Перикл, — все… кроме веры в них, в счастье Афин и в себя самого. Да, Диопит может торжествовать. Главной своей цели он, конечно, не достиг, но то, что он и его приверженцы готовили уже давно, не погибло в афинском народе. Минута гибели еще не наступила, но мрачная будущность уже набрасывает свою тень на настоящее.