Э. Фрежак - Аспазия

Чума начала свирепствовать с новой силой.

Однажды была мрачная, ужасная ночь, тяжело ударялись волны о каменную дамбу в Пирее, качались корабли в гавани, трещали мачты, холодный ветер завывал на улицах города, хлопал дверями опустелых домов. Часто казалось, что это не шум ветра, а вопли и вздохи плачущих матерей.

Вершина Акрополя была закутана в черное облако, посвященные богине щиты, повешенные на архитравах Парфенона, со звоном ударялись друг о друга, ночные птицы кричали, громадная статуя Афины-Паллады с копьем и щитом, подрагивала на своем гранитном пьедестале.

В эту мрачную, бурную ночь, когда все скрывались по домам, по улице бродил лишь один человек, влекомый странным волнением. Это был Сократ. Он не бросил старой привычки бродить по ночам. Точно влекомый духом несчастья, он очутился перед домом Перикла. Дверь была открыта. Он вошел.

В перистиле, на пурпурных подушках лежал Перикл, одетый в белые одежды, зеленые ветви сельдерея украшали его чело. Рядом, с опущенной головой, сидела Аспазия бледная и молчаливая, как каменное изваяние.

Величествен и прекрасен казался герой, пораженный стрелой ангела смерти. Его мужественное лицо было так же кротко, как и при жизни, даже чума не обезобразила его благородных черт, казалось, что смерть не сразила Олимпийца, а возвела на ступени полного величия. Сократ не мог отвести взгляда от бледного лица женщины. Она казалась ему олицетворением Эллады, печально сидящей у смертного ложа благороднейшего из своих сынов. Как бледна и серьезна казалась, в чертах этой прекрасной женщины, некогда столь веселая Эллада!

Наконец, Аспазия подняла глаза и взгляд ее встретился со взглядом Сократа. Никакими словами не выразить чувства, отразившегося в этом взгляде.

Постояв немного, Сократ исчез, беззвучно, как тень, и снова бледная Аспазия осталась одна у смертного ложа великого эллина…

Сократ продолжал свое ночное странствование. Бесцельно бродил он по улицам в сильном возбуждении.

Под утро, он оказался у дома, в котором происходило какое-то движение, люди входили и выходили из него — это был дом Аристона, благородного афинянина.

Сократ остановился и узнал, что в эту ночь у Аристона родился сын. После стольких смертей, он наконец увидел пробуждающуюся жизнь…

Задумавшись шел Сократ от дома Аристона. Он поднялся на холм, с которого увидал освещенную лучами утреннего солнца Аттику. К Сунию шло подгоняемое свежим морским ветром судно. Это судно уносило сатира и вакханку, Манеса и Кору, на север, к новой родине. Они стремились туда, призванные основать царство добра на развалинах красоты, стремились вперед, воодушевленные своей любовью. Стоя на палубе, они смотрели на берег, прощаясь с Афинами…

После смерти своего знаменитого супруга Аспазия провела положенные шесть месяцев траура в полном уединении в доме, где умер великий Перикл. Окруженная лишь свитками и нотами, коротала время прекрасная Аспазия, но вот полугодовой срок миновал и она, удовлетворив требования приличий, готовилась снова появиться в свете. Хотя лишь немногие афинские богачи-подагрики помнили ее бурную молодость, однако она настолько сохранила свою красоту, что все добропорядочные женщины Афин питали к ней непримиримую ненависть.

Мужчины, напротив, держались иного мнения. К чести Аспазии надо сказать, что к ней благоволила не одна золотая молодежь, но и вышеупомянутые богатенькие старцы. При взгляде на пленительную вдовушку, они тотчас же забывали свою болезнь. Со времени вдовства, у Аспазии не было недостатка в женихах.

В числе прочих искателей ее руки был и один скульптор. Звали его Сократом. Всему свету, кроме самого Сократа, было известно, что Аспазия смеется над его любовью и терпит этого поклонника, давно перешагнувшего юношеский возраст, только ради его остроумной веселости. Этот человек обладал каким-то неодолимым очарованием; все невольно подчинялись ему, часто негодуя и возмущаясь против такого подчинения. Пока он был рядом, присутствующие платили мудрецу дань почтения, но стоило Сократу показать спину, как его поднимали на смех, потешаясь над неказистой внешностью и чудачествами бедного скульптора.

В сорок лет Сократ облысел; только на затылке у него вились длинные темно-каштановые кудри. Очень низкий ростом и уже с порядочным брюшком, он не ходил, а как бы приплясывал на своих поджарых ногах с необыкновенно длинными ступнями. Большие блестящие глаза Сократа имели неприятное свойство выпучиваться в минуты волнения; это портило красоту его благородного лба; маленький вздернутый нос почти исчезал между толстыми щеками, а широкий рот и толстые губы довершали безобразие чудака. Аспазия держала у себя прехорошенькую служанку, в Афинах про нее ходил слух, что она перецеловалась со всеми горожанами, достигшими юношеского возраста; один безобразный скульптор не удостоился такой чести.

И вот однажды Сократ явился к Аспазии. Стоял удушливо жаркий день. Усевшись возле хозяйки, гость сначала погрузился в созерцание своих довольно неопрятных ногтей, а потом сложил руки на толстом брюшке и сказал:

— Вам уже давно известно, что я в вас влюблен. Положим, с моей стороны это очень неблагоразумно, но любовь и благоразумие — два таких понятия, которых и самому Гомеру не удалось бы сочетать в гекзаметре. Однажды мне пришло в голову сделать статую прелестной Афродиты в тот момент, когда она дает пощечину мудрости в образе Афины-Паллады. Однако вернемся к делу: итак я влюблен. Конечно, я пришел сюда не за тем, чтобы сделать любовное признание, потому что, во-первых, это вас не касается, а, во-вторых, мои чувства вам давно известны; но я, намерен на вас жениться, а это вы уж непременно должны узнать. Я долго размышлял над самим понятием брак и пришел к тому заключению, что супружество в том виде, как оно существует у нас, крайне тягостно и стеснительно для обеих сторон; по-моему, оно противно природе средних людей, к которым я причисляю и себя. Поэтому брак с молоденькой, неиспорченной девушкой, легкомысленно решившейся отдать мне свою руку, был бы для меня великим бедствием. Между тем вы уже успели пережить годы юношеских самообольщений: В обществе знатных друзей, художников и царственных особ, вы познакомились со всеми радостями жизни и теперь наслаждаетесь спокойным существованием вполне удовлетворенного человека. Во время болезни моего друга Перикла, вы показали себя терпеливой сиделкой. Но самое главное то, что с вами можно перекинуться разумным словом. Сопоставив все это, я подумал: почему бы мне на вас не жениться?.. Вам, пожалуй, кажется странным, что я так колеблюсь принять решение, подсказанное только одной любовью. В сущности я хочу убедить более самого себя, чем вас, в благоразумии задуманного шага и сильно побаиваюсь, не ослепляет ли меня в данном случае моя страсть. Ведь она, порой, наталкивает на ложные выводы. Но дело в том, что я становлюсь нормальным человеком только рядом с вами и бываю печален, глуп, нездоров, когда вас нет. Итак, сделайте меня веселым, мудрым и здоровым: будьте моей женой!