Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.

«Методы эти новые, и нельзя сказать, что учителя ими владеют. Ни один учитель не спрашивает о литературе по этим вопросам, не берет и не читает ее. О плохом знании методов преподавания можно заключить и из разговоров учителя с учителем на ту же тему».

Сокрушаясь по поводу усилий ЦК партии установить порядок и единообразие, молодой учитель Чистяков описывает реакцию на постановление 1931 г.: «Мы были так смущены всеми этими методами обучения, что в конце концов каждый учил как мог и как хотел» {411} 411 ГА РФ. Ф. 5462. Оп. 14. Д. 176. Л. 134, 163; Беляева. Немедленно ликвидировать недочеты // Просвещение Сибири. 1932. № 9. С. 60-62. .

Конечно, неохотное освоение «новейших» методов раздражало чиновников. «Левых» учителей обвиняли в пристрастии к «методу проектов» и комплексному подходу, в то время как «правые оппортунисты» якобы увлеклись «старыми, схоластическими, буржуазными методами, включая зубрежку» {412} 412 ГА РФ. Ф. 5462. Оп. 14. Д. 184. Л. 74; За дальнейшее наступление на фронте всеобуча // Советская Сибирь. 1931. 25 авг. С. 1; Прения по докладу зав. МООНО т. Любимовой. Учетом и проверкой итогов реализации решений ЦК закрепим достижения в перестройке школы // ЗКП. 1932. 11 марта. С. 2; Скрибняк Н. В борьбе за устранение коренного недостатка школы // ЗКП. 1932. 15 марта. С. 3; ЗКП. 1932. 23 апр. С. 3; Четвертый краевой слет учителей-ударников // За ленинскую школу. 1934. № 9. С. 5; Гончаров Н. К. За советскую педагогику. С. 15. . Во многих случаях к замешательству и медлительности приводила нерадивость партийных организаций и отделов образования. В начале 1932 г. один инспектор обнаружил, что большинство учителей Бобрика слыхом не слыхивали о постановлении ЦК 1931 г., а потому и не собираются менять свои методы. Если вспомнить метафору Кьюбана об океанском шторме, эти учителя не ведали о буре на поверхности или имели о ней весьма смутное представление {413} 413 Кондратьев А. Всеобуч на Бобриках. С. 70. .

Кое-кто, случалось, воспринимал развенчание «радикальных» методов как отказ от приоритетов коммунистической системы образования. Учитель Успенский в 1932 г. заявил:

«Нам не нужно изучать основы ленинизма, историю классовой борьбы, нам важнее знать вопросы производственной практики школы. Моя классовая линия определяется учебником и указаниями роно. Анализировать учебник, определять его классовую выдержанность — это не мое дело: мое дело учить, и только» {414} 414 Скрибняк Н. В борьбе за устранение коренного недостатка школы // ЗКП. 1932. 15 марта. С. 3. .

Негодуя по поводу нейтралитета на школьном фронте, партийные лидеры и руководители отделов образования подвергали критике «старых реакционных педагогов», которые подрывали реформирование школы Центральным комитетом партии, отвергая политический смысл ведущейся работы {415} 415 Сазоновский Ал. Дать решительный отпор педагогам, насаждающим буржуазные методы в советской школе // ЗКП. 1932. 24 апр. С. 3. .

Атаки на «буржуазные» методы и «реакционных педагогов» не могли скрыть того, что сталинская школа все сильнее походила на дореволюционную. Любимое «прогрессистами» соединение учебы с работой в поле или на производстве больше не приветствовалось, приоритет отдавался «общеобразовательным знаниям» и «основам наук». Коллективное обучение, когда дети помогают друг другу, а учитель стоит в школьной иерархии едва ли не на одном уровне с ними, сдавало свои позиции. Ему на смену пришли традиционные классы, стабильные учебные планы, оценка успеваемости каждого ученика; учитель стал центральной фигурой в классе. В соответствии с программами для средней школы 1938 г. 40% времени отводилось на математику, физику и естественные науки, 30% — на литературу и языки, 15% на географию и историю и 15% на пение, рисование и физкультуру. От главных в «политехнической» школе предметов, таких как политэкономия, обучение ремеслам и обращение с техникой, отказались. Советские учебные программы с каждым годом все сильнее походили на дореволюционные, разве что Закон божий сменило штудирование основ коммунистической идеологии {416} 416 Веселов М. О. Об учебных планах начальной и средней школы // Советская педагогика. 1938. № 1. С. 60-72; Timasheff N. The Great Retreat. The Growth and Decline of Communism in Russia. New York, 1946. P. 224; Карпова Г. Ф. Образовательная ситуация в России в первой половине XX века. С. 135-136; Holmes L. E. Magic into Hocus-Pocus. P. 551-552. .

Это сходство хорошо видели учителя, особенно те, кому довелось работать до революции. По докладам из Северного края, там многие педагоги приветствовали «возврат к старой предметной системе преподавания, к старой словесной школе, к голой учебе, оторванной от происходящей борьбы за социализм». В «частных беседах с отдельными учителями» инспекторы слышали еще более резкие заявления: «Ничего нового не случилось: помучились с комплексами, ничего не вышло, и опять возвратились на старый путь обучения». Руководитель московского отдела образования Любимова признавала, что некоторые учителя рассматривают новую политику как возвращение к прежним методам, и обвиняла этих учителей в полном забвении того, что в Советском Союзе курс взят на «политехническую», а не на «старую предметную школу» {417} 417 Пашкин В. Новые программы и методика политехнической школы // За ленинскую школу. 1932. № 1. С. 8; Прения по докладу зав. МООНО т. Любимовой. Учетом и проверкой итогов реализации решений ЦК закрепим достижения в перестройке школы // ЗКП. 1932. 11 марта. С. 2. .

Однако помимо таких резких политических обвинений в адрес просвещения в царской России были и более объективные оценки. В 1932 г. один чиновник отдела образования противопоставил «творческий подход» опытных учителей, особенно получивших образование в пединститутах до 1917 г., «убогости» молодых педагогов, прежде всего выпускников краткосрочных курсов, для которых сам факт существования каких-то методов преподавания был открытием. Когда на совещании 1937 г. прозвучала мысль, что выпускники царских школ грамотнее советских, чиновники в президиуме согласились и предложили больше изучать досоветское образование. В начале 1938 г. главный просвещенческий журнал страны поведал, что советские первоклассники учатся чтению почти сто дней, тогда как в дореволюционных школах для этого хватало пятидесяти {418} 418 ГА РФ. Ф. 2306. Оп. 70. Д. 1765. Л. 51-53; Навести порядок на педагогическом фронте // Советская педагогика. 1938. № 1. С. 14-18; Гончаров Н. К. I Всесоюзное совещание по педагогическим наукам // Советская педагогика. 1937. № 1. С. 139-143. .

Реформы образования 1930-х гг. вполне соответствуют западным интерпретациям «большого отступления» Сталина от коммунистической революции и восстановления единовластия {419} 419 О западных подходах см.: NYT, 1932. August 29. Р. 15; 1932. August 30. Р. 8; Bagley W. The Soviets Proceed to the Liquidation of American Educa-tional Theory // School and Society. 1933. Vol. 37, No. 942. P. 62-63; Wilson L. Newest Schools in Newest Russia // School and Society. 1933. Vol. 37, No. 944. P. 111-115; Education in the Soviet Union. P. 8-11; Timasheff N. The Great Retreat. P. 216-217; Shturman D. The Soviet Secondary School. P. 52; Hech- inger F. The Big Red Schoolhouse. P. 46; Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union. P. 210-212. . Но, судя по реакции учителей, новая педагогическая практика была не просто возвращением к традициям. На сочетание преемственности и перемен обратил внимание А. Попов в своей статье «Мысли учителя»: