Сборник статей - Российская империя в сравнительной перспективе

Государство устанавливало для кандидатов в местные судьи возрастной и прочие цензы. В центральной России волостным судьей мог стать крестьянин-домовладелец не моложе 35 лет, который пользовался авторитетом у односельчан и, по возможности, владел грамотой. Не имели права занимать должность судьи: 1) лица, признанные виновными (и впоследствии не оправданные решением суда) в краже, мошенничестве, незаконном присвоении или растрате чужого имущества, а также лица, приговоренные судом к телесному наказанию, лишению свободы или другим строгим мерам пресечения; 2) владельцы винных лавок; 3) лица, уже занимающие какие-либо должности в волостной или сельской администрации 39.

Эти прямолинейные требования (гарантировавшие, что судьей станет человек опытный и уважаемый, не хватающийся чуть что за топор и не торгующий водкой) – наглядный пример того, какими методами российские власти интегрировали в судебную систему патриархальные нормы, придавали легитимность волеизъявлению сельских общин и способствовали укреплению авторитета местных судов и их решений. Они одновременно выражали отношение системы к торговле алкоголем (воспринимавшейся как проклятие русского крестьянства) и способствовали более широкому распределению властных полномочий между членами сельских общин, запрещая судьям совмещать обязанности.

В некоторых областях империи предъявляемые к местным судьям образовательные требования были выше, чем в центральных губерниях. Судья сельского словесного суда в Дагестане должен был владеть арабской письменностью, а также судебными нормами и адата, и шариата (судьями могли становиться мужчины, достигшие 25-летнего возраста) 40.

Вторая общая особенность всех российских судов низшей инстанции – прямой контакт между тяжущимися и судьями. Участие наемных адвокатов не допускалось; стороны должны были сами представлять себя в суде. Истцы, ответчики и свидетели давали устные показания, однако письменные документы могли предъявляться суду в качестве доказательств. В русских волостных судах участники процесса ставили на записях своих показаний подписи (или за них расписывались доверенные лица) в знак их правдивости. В других областях перед дачей показаний приносили присягу в соответствии с местными правилами или обычаями.

Также существовало правило, по которому судебные слушания проводились в дни общепринятых религиозных праздников: это гарантировало, что судьи и участники процессов будут свободны от своей повседневной работы и смогут участвовать в заседании. Кроме того, само существование судов низшей инстанции на местном уровне избавляло сельских жителей от необходимости совершать долгие путешествия, которые могли стать препятствием для их обращения в суд.

В суде низшей инстанции местные жители имели возможность участвовать в судебных процессах, которые велись на их родном языке, с соблюдением знакомых им порядков; решения в этих судах выносили судьи, избранные из их собственной среды 41.

Третьей характерной чертой всех местных судов Российской империи являлась их связь с вышестоящими судебными инстанциями. Решения судов низшей инстанции могли быть обжалованы. К концу XIX века в России сложилась общепринятая трехступенчатая иерархия для судов гражданской и военной юрисдикции. Начиная с 1889 года волостные суды центральной России подчинялись уездным съездам земских начальников (каждый земский начальник в отдельности ведал волостными судами, находившимися в его земстве), а те, в свою очередь, – губернскому присутствию, которым руководил уже губернатор. Если сторона тяжбы оставалась недовольной результатами обжалования решения местного суда во всех вышестоящих инстанциях, она могла направить апелляцию еще выше – в Сенат 42.

В других областях империи участники судебных процессов после рассмотрения дела местным судом также могли идти по инстанциям. Решения народных судов в степных областях могли быть обжалованы на волостном съезде народных судей, а затем – на чрезвычайном съезде судей. В Дагестане над сельскими словесными судами стояли окружные народные суды, а еще выше – Дагестанский народный суд.

Некоторые из этих вышестоящих учреждений могли служить и судами первой инстанции – для рассмотрения преступлений или тяжб, не подпадающих под юрисдикцию местных судов. Эту систему осложняло то, что в ней учитывалась присущая Российской империи особенность: тяжбы между сторонами, принадлежащими к разным религиозным или этническим общинам, могли рассматриваться разными судами одного уровня 43. При возбуждении дел по определенным видам исков или преступлений тяжущиеся имели право выбирать между различными судебными учреждениями, включая суды обычного права, религиозные суды и суды по гражданским или уголовным делам 44.

Ряд преступлений и гражданских споров вообще не подлежал рассмотрению местными судами. Согласно фундаментальному принципу российского правосудия, серьезные преступления (убийства, воровство в крупных размерах) и крупные гражданские иски не входили в компетенцию судов низшей инстанции. Какие именно гражданские и уголовные дела подпадали под юрисдикцию вышестоящих судов, зависело от конкретной области или принадлежности участников. В центральной России имущественные иски, превышающие определенную сумму (юо рублей до реформы 1889 года, позднее – 300 рублей), передавались окружным судам (общим судам первой инстанции) в обход волостных судов.

В Дагестане из компетенции сельских словесных судов были выведены иски о возмещении ущерба на сумму свыше 50 рублей и споры вокруг семейного имущества на сумму свыше 100 рублей 45. Пытаясь покончить с практикой кровной мести на Северном Кавказе, царское правительство передало эти дела в ведение военных судов. Аналогичным образом, практиковавшаяся в степных и азиатских областях баримта (баранта) – грабительские набеги с целью мести или оказания давления – в Российской империи была объявлена вне закона 46.

Такое многообразие судебных инстанций и скрупулезное регулирование их юрисдикции и процессуальных режимов были трудно совместимы с какой-либо системой жестких правил, насаждаемых по всей империи. Определения преступлений, меры наказания и пределы компетенции судов в различных частях страны варьировались. Правовые различия не основывались на каком-то одном принципе (вроде «русское право – туземное право», «православный закон – мусульманский закон», «центр – провинция»). Российская империя представляла собой целую мозаику; народы, области, вероисповедания и обычаи не могли быть втиснуты в некую единообразную систему или выстроены в единую иерархию. Власти и не пытались добиться этого. В каждой части империи русская администрация и, в конечном счете, государственное законодательство воспринимали некоторые предшествовавшие понятия законности и преступления, в то же время оставляя за собой прерогативу определять некоторые виды преступлений и выносить окончательные судебные решения в случае апелляции. Имперский характер и одновременно эффективность российского законодательства достигались благодаря легитимации целого ряда местных судебных учреждений в качестве судов первой инстанции для рассмотрения заурядных, но оттого не менее важных споров и тяжб.