Алексей Белокрыс - «Дирежаблестрой» на Долгопрудной: 1934-й, один год из жизни

Оглядывая пройденный Дирижаблестроем путь, начальник конструкторского бюро Гулин выдвинул идею издать сборник «Пять лет работы Дирижаблестроя», в котором надо было подвести итоги и обобщить опыт проектирования, строительства и эксплуатации дирижаблей. Флаксерман начинание поддержал, но реализовано оно, судя по всему, так и не было.

В начале месяца страну всколыхнуло известие об убийстве Кирова. Не было предприятия или организации, где не прошли бы собрания и митинги трудящихся, гневно осуждавших убийц и требовавших суровой расправы с ними. Собирались и дирижаблестроевцы – отдельно по цехам и другим подразделениям. Вот некоторые заголовки газетных сообщений об этих собраниях:

«Память о тов. Кирове будет жить в наших сердцах»;

«Тесней сплотимся вокруг ВКП(б)»;

«Беспощадно расправляться с классовым врагом»;

«Грудью встанем на защиту завоеваний Октября»;

«Усилим классовую бдительность»;

«Ещё больше развернём социалистическое соревнование»;

«Будем зорче охранять социалистическую собственность».

Последний заголовок – заметка о собрании в отряде охраны Дирижаблестроя. С военной прямотой общее собрание стрелков просило «советское правительство к убийце и его вдохновителям применить высшую меру социальной защиты», то есть расстрел.

Именно в это время у будущих долгопрудненцев был шанс получить иное наименование и сегодня зваться кировцами или кировчанами. Усилия в этом направлении предпринял механик Ломов. Было ли это его собственной инициативой или шагом, согласованным с руководством, неизвестно.

Смерть тов. Сергея Мироновича Кирова совпала с первыми выборами в наш поселковый совет.

Вношу предложение ходатайствовать перед ЦИК СССР [65] о присвоении нашему городку имени тов. Кирова.

Но – то ли такое ходатайство в ЦИК СССР решили не направлять, то ли в ЦИКе сочли безымянный подмосковный посёлок слишком незначительным объектом для увековечения памяти Кирова, а только назвали этим именем, как известно, город Вятку. И ещё добрых несколько десятков населённых пунктов по всей стране.

В декабре произошло важное событие, смысл которого станет полностью ясен только в следующем году. Критические публикации на производственную тему, как мы видим, появлялись в течение всего года. Однако именно в декабре критика впервые пошла дальше, чем дежурные призывы решить тот или иной частный вопрос. В конце месяца, по итогам выездного совещания редакции «Советского дирижаблиста» в механическом цехе, газета поместила на целую полосу материал, адресованный лично начальнику планово-производственного отдела Ученову и заместителю начальника (а фактически – начальнику) Дирижаблестроя Флаксерману. «Тт. Флаксерман и Ученов ослабили руководство», – гласил заголовок.

Подача критики в таком ключе знаменовала принципиальное изменение ситуации: одно дело – сетования на нехватку болтов, и совсем другое – персональный упрёк начальнику в системном ослаблении руководства. Для Флаксермана это должно было стать (и, вероятно, стало) тревожным звонком: едва ли редактор газеты, отлично понимавший, чтó такое разящая сила советского газетного слова, предпринял столь серьёзный шаг исключительно по собственной инициативе. Газета была органом политотдела, а политотдел, как партийный орган, не подчинялся руководству Дирижаблестроя и имел собственную вертикаль власти. Кандидат на должность начальника политотдела Дирижаблестроя утверждался не где-нибудь, а в самом ЦК ВКП(б). Поэтому за выпадом в адрес Флаксермана, как можно предполагать, стоял уже упоминавшийся Н. Е. Доненко, начальник политуправления ГУ ГВФ.

Ещё одна деталь: если с первого своего выпуска газета была органом политотдела и профсоюзного комитета, то подзаголовок последнего её номера в 1934 году – орган политотдела Дирижаблестроя. Профком, таким образом, устранялся от влияния на редакционную политику. Случайно или бесцельно такие вещи не происходили; это была не просто смена вывески, но, очевидно, проявление и результат борьбы политуправления ГУ ГВФ за усиление своей роли.

Раз так, следовало ожидать серьёзных последствий. И они вскоре наступили. Но об этом чуть позже.

А пока обычной, традиционной критики в газете хватало. Как по рабочим, так и по бытовым вопросам.

Около 200 человек, работающих в управлении, затрачивают ежедневно десятки рабочих часов на поиски стакана воды.

Неоднократно работники редакции указывали тов. Автономову на необходимость приобретения графинов и стаканов, однако до сих пор такой «роскошью» могут похвастать только кабинеты высшего начальства.

А между тем (Автономову непонятно, как произошла такая ошибка в природе) организмы машинистки и счетовода также иной раз требуют воды.

На покупку 20 графинов нужно затратить 100 рублей и таким образом сберечь, по самому скромному подсчёту, около 20 часов рабочего времени в день, что в суммарном выражении даст 600-800 рублей в месяц.

Пора раскачаться, тов. Автономов!

Охране эллинга негде отдыхать. Уходить в барак не разрешает дежурный, в караульном помещение не хватает места для караульных, а в эллинге холодно.

Да и следует ли допускать отдых в эллинге?

Необходимо обеспечить спокойный отдых очередной смене, что обуславливает качество охраны.

Рабочие барака № 22 лишены возможности по возвращении с работы напиться горячего чая.

Уборщица Голубева привыкла всегда пить чай в 3 часа дня, и в это время приносит кипяток, не считаясь с тем, что в это время в бараке никого нет и кипяток кроме неё никому не нужен.

Пойти же за кипятком второй раз, к приходу рабочих, Голубева не считает себя обязанной.

Нужно напомнить уборщице Голубевой, что не рабочие для неё, а она для них существует в бараке.

Ученики слесарно-сборочного цеха просят удалить из цеха комсомольца Чухрина, который издевается над ними, пользуясь своей силой, лезет драться, гонит их от станков.

Гр-не Сухов М. В., Усков С. М. и Миринченко М. С., явившись в клуб на постановку в нетрезвом виде, стали там курить и хулиганить.

На требования пожарной охраны и зав. клубом прекратить курение и вести себя прилично хулиганы осыпали должностных лиц площадной бранью и угрожали побоями.