Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

Я посмотрeлъ на квадратныя плечи Акульшина и на его крeпкую, упрямую челюсть и внутренне согласился: такой, дeйствительно, не пропадетъ -- но такихъ не очень-то и много. Бiографiю Акульшина легко можно было возстановить изъ скудной и отрывочной информацiи давешняго разговора: всю свою жизнь работалъ мужикъ, какъ машина, -- приблизительно такъ же, какъ вчера онъ работалъ ломомъ. И, работая, толково работая, не могъ не становиться "кулакомъ" -- это, вeроятно, выходило и помимо его воли... Попалъ въ "классовые враги" и сидитъ въ лагерe. Но Акульшинъ выкрутится и въ лагерe: изъ хорошаго дуба сдeланъ человeкъ... Вспомнились кулаки, которыхъ я въ свое время видалъ подъ Архангельскомъ, въ Сванетiи и у Памира -высланные, сосланные, а то и просто бeжавшiе куда глаза глядятъ. Въ Архангельскъ они прибывали буквально въ чемъ стояли: ихъ выгружали толпами изъ ГПУ-скихъ эшелоновъ и отпускали на всe четыре стороны. Дeти и старики вымирали быстро, взрослые желeзной хваткой цeплялись за жизнь и за работу... и потомъ черезъ годъ-два какими-то неисповeдимыми путями опять вылeзали въ кулаки: кто по извозной части, кто по рыбопромышленной, кто сколачивалъ лeсорубочныя артели; смотришь -- опять сапоги бутылками, борода лопатой... до очередного раскулачиванiя... Въ Киргизiи, далеко за Иссыкъ-Кулемъ, "кулаки", сосланные на земли ужъ окончательно "неудобоусвояемыя", занимаются какими-то весьма путанными промыслами, вродe добычи свинца изъ таинственныхъ горныхъ рудъ, ловлей и копченiемъ форели, пойманной въ горныхъ рeчкахъ, какой-то самодeльной охотой -- то силками, то какими-то допотопными мултуками, живутъ въ неописуемыхъ шалашахъ и мирно уживаются даже и съ басмачами. Въ Сванетiи они дeйствуютъ организованнeе: сколотили артели по добычe экспортныхъ и очень дорогихъ древесныхъ породъ -- вродe сампита -торгуютъ съ совeтской властью "въ порядкe товарообмeна", имeютъ свои пулеметныя команды. Совeтская власть сампитъ принимаетъ, товары сдаетъ, но въ горы предпочитаетъ не соваться и дeлаетъ видъ, что все {281} обстоитъ въ порядкe. Это -- то, что я самъ видалъ. Мои прiятели -- участники многочисленныхъ географическихъ, геологическихъ ботаническихъ и прочихъ экспедицiй -- разсказывали вещи, еще болeе интересныя. Экспедицiй этихъ сейчасъ расплодилось невeроятное количество. Для ихъ участниковъ -- это способъ отдохнуть отъ совeтской жизни. Для правительства -- это глубокая развeдка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на которыхъ будетъ расти будущее хозяйство страны. Рессурсы эти огромны. Мнe разсказывали о цeлыхъ деревняхъ, скрытыхъ въ тайгe и окруженныхъ сторожевыми пунктами. Пункты сигнализируютъ о приближенiи вооруженныхъ отрядовъ -- и село уходитъ въ тайгу. Вооруженный отрядъ находитъ пустыя избы и рeдко выбирается оттуда живьемъ. Въ деревняхъ есть американскiе граммофоны, японскiя винтовки и японская мануфактура.

По всей видимости, въ одно изъ такихъ селъ пробралась и семья Акульшина. Въ такомъ случаe ему, конечно, нeтъ никакого смысла торчать въ лагерe. Прижметъ за горло какого-нибудь чекиста, отберетъ винтовку и пойдетъ въ обходъ Онeжскаго озера, на востокъ, къ Уралу. Я бы не прошелъ, но Акульшинъ, вeроятно, пройдетъ. Для него лeсъ -- какъ своя изба. Онъ найдетъ пищу тамъ, гдe я погибъ бы отъ голода, онъ пройдетъ по мeстамъ, въ которыхъ я бы запутался безвыходно и безнадежно... Своимъ урокомъ джiу-джитсу я, конечно, сталъ соучастникомъ убiйства какого-нибудь зазeвавшагося чекиста: едва-ли чекистъ этотъ имeетъ шансы уйти живьемъ изъ дубовыхъ лапъ Акульшина... Но жизнь этого чекиста меня ни въ какой степени не интересовала. Мнe самому надо бы подумать объ оружiи для побeга... И, кромe того, Акульшинъ -- свой братъ, товарищъ по родинe и по несчастью. Нeтъ, жизнь чекиста меня не интересовала.

Акульшинъ тяжело поднялся:

-- Ну, а пока тамъ до хорошей жизни -- поeдемъ г..... возить...

Да, до "хорошей жизни" его еще много остается...

"КЛАССОВАЯ БОРЬБА"

Какъ-то мы съ Акульшинымъ выгружали нашу добычку въ лeсу, верстахъ въ двухъ отъ Медгоры. Всe эти дни съ сeверо-востока дулъ тяжелый морозный вeтеръ, но сейчасъ этотъ вeтеръ превращался въ бурю. Сосны гнулись и скрипeли, тучи снeжной пыли засыпали дорогу и лeсъ. Акульшинъ сталъ торопиться.

Только что успeли мы разгрузить наши сани, какъ по лeсу, приближаясь къ намъ, прошелъ низкiй и тревожный гулъ: шла пурга. Въ нeсколько минуть и лeсъ, и дорога исчезли въ хаосe мятели. Мы почти ощупью, согнувшись въ три погибели, стали пробираться въ Медгору. На открытыхъ мeстахъ вeтеръ почти сбивалъ съ ногъ. Шагахъ въ десяти уже не было видно ничего. Безъ Акульшина я запутался бы и замерзъ. Но онъ шелъ увeренно, ведя на поводу тревожно фыркавшую и упиравшуюся лошаденку, {282} то нащупывая ногой заносимую снeгомъ колею дороги, то орiентируясь, ужъ Богъ его знаетъ, какимъ лeснымъ чутьемъ.

До Медгоры мы брели почти часъ. Я промерзъ насквозь. Акульшинъ все время оглядывался на меня: "уши-то, уши потрите"... Посовeтовалъ сeсть на сани: все равно въ такой пургe никто не увидитъ, но я чувствовалъ, что если я усядусь, то замерзну окончательно. Наконецъ, мы уперлись въ обрывистый берегъ рeчушки Кумсы, огибавшей территорiю управленческаго городка. Отсюда до третьяго лагпункта оставалось версты четыре. О дальнeйшей работe нечего было, конечно, и думать... Но и четыре версты до третьяго лагпункта -- я, пожалуй, не пройду.

Я предложилъ намъ обоимъ завернуть въ кабинку монтеровъ. Акульшинъ сталъ отказываться: "а коня-то я куда дeну?" Но у кабинки стоялъ маленькiй почти пустой дровяной сарайчикъ, куда можно было поставить коня. Подошли къ кабинкe.

-- Вы ужъ безъ меня не заходите, подержите, я съ конемъ справлюсь... Одному, незнакомому, заходить какъ-то неподходяще.

Я сталъ ждать. Акульшинъ распрягъ свою лошаденку, завелъ ее въ сарай, старательно вытеръ ее клочкомъ сeна, накрылъ какой-то дерюгой: я стоялъ, все больше замерзая и злясь на Акульшина за его возню съ лошаденкой. А лошаденка ласково ловила губами его грязный и рваный рукавъ. Акульшинъ сталъ засыпать ей сeно, а я примирился со своей участью и думалъ о томъ, что вотъ для Акульшина эта лагерная кляча -- не "живой инвентарь" и не просто "тягловая сила", а живое существо, помощница его трудовой мужицкой жизни... Ну какъ же Акульшину не становиться кулакомъ? Ну какъ же Акульшину не становиться бeльмомъ въ глазу любого совхоза, колхоза и прочихъ предпрiятiй соцiалистическаго типа?...

Въ кабинкe я, къ своему удивленiю, обнаружилъ Юру -- онъ удралъ со своего техникума, гдe онъ промышлялъ по плотницкой части. Рядомъ съ нимъ сидeлъ Пиголица, и слышались разговоры о тангенсахъ и котангенсахъ. Акульшинъ истово поздоровался съ Юрой и Пиголицей, попросилъ разрeшенiя погрeться и сразу направился къ печкe. Я протеръ очки и обнаружилъ, что, кромe Пиголицы и Юры, въ кабинкe больше не было никого. Пиголица конфузливо сталъ собирать со стола какiя-то бумаги. Юра сказалъ: