Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

Акульшинъ грузно поднялся съ табуретки.

-- Это -- ты-то... по мордe... -- и сдeлалъ шагъ впередъ.

Вскочилъ и Пиголица. Въ лицe Акульшина была неутолимая ненависть ко всякаго рода активистамъ, а въ Пиголицe онъ не безъ нeкотораго основанiя чувствовалъ нeчто активистское. Выдвиженецъ же окончательно вывелъ Пиголицу изъ его и безъ того весьма неустойчиваго нервнаго раздраженiя. Терминъ "выдвиженецъ" звучитъ въ неоффицiальной Россiи чeмъ-то глубоко издeвательскимъ и по убойности своей превосходитъ самый оглушительный матъ. Запахло дракой. Юра тоже вскочилъ.

-- Да бросьте вы, ребята, -- началъ было онъ... Однако, моментъ для мирныхъ переговоровъ оказался неподходящимъ. Акульшинъ вeжливо отстранилъ Юру, какъ-то странно исподлобья уставился въ Пиголицу и вдругъ схватилъ его за горло. Я, проклиная свои давешнiя уроки джiу-джитсу, ринулся на постъ {288} миротворца. Но въ этотъ моментъ дверь кабинки раскрылась и оттуда, какъ deus ex machina, появились Ленчикъ и Середа. На все происходившее Ленчикъ реагировалъ довольно неожиданно.

-- Ура, -- заоралъ онъ. -- Потасовочка? Рабоче-крестьянская смычка? Вотъ это я люблю... Вдарь его, папаша, по заду... Покажи ему, папаша...

Середа отнесся ко всему этому съ менeе зрeлищной точки зрeнiя.

-- Эй, хозяинъ, пришелъ въ чужой домъ, такъ рукамъ воли не давай. Пусти руку. Въ чемъ тутъ дeло?

Къ этому моменту я уже вeжливо обжималъ Акульшина за талiю. Акульшинъ отпустилъ руку и стоялъ, тяжело сопя и не сводя съ Пиголицы взгляда, исполненнаго ненависти. Пиголица стоялъ, задыхаясь, съ перекошеннымъ лицомъ...

-- Та-акъ, -- протянулъ онъ... -- Цeльной, значитъ, бандой собрались... Та-акъ.

Никакой "цeльной банды", конечно, и въ поминe не было -- наоборотъ, въ сущности, всe стали на его, Пиголицы, защиту. Но подъ бандой Пиголица разумeлъ, видимо, весь "старый мiръ", который онъ когда-то былъ призванъ "разрушить"; да и едва-ли Пиголица находился въ особенно вмeняемомъ состоянiи.

-- Та-акъ, -- продолжалъ онъ, -- по старому режиму, значитъ, дeйствуете...

-- При старомъ режимe, дорогая моя пташечка Пиголица, -- снова затараторилъ Ленчикъ, -- ни въ какомъ лагерe ты бы не сидeлъ, а уважаемый покойничекъ, папаша твой то-есть, просто загнулъ бы тебe въ свое время салазки, да всыпалъ бы тебe, сколько полагается.

"Салазки" добили Пиголицу окончательно. Онъ осeкся и стремительно ринулся къ полочкe съ инструментами и дрожащими руками сталъ вытаскивать оттуда какое-то зубило. "Ахъ, такъ салазки, я вамъ покажу салазки". Юра протиснулся какъ-то между нимъ и полкой и дружественно обхватилъ парня за плечи...

-- Да, брось ты, Сашка, брось, не видишь что-ли, что ребята просто дурака валяютъ, разыгрываютъ тебя...

-- Ага, разыгрываютъ, вотъ я имъ покажу розыгрышъ...

Зубило было уже въ рукахъ Пиголицы. На помощь Юрe бросились Середа и я...

-- Разыгрываютъ... Осточертeли мнe эти розыгрыши. Всякая сволочь въ носъ тыкаетъ: дуракъ, выдвиженецъ, грабитель... Что, грабилъ я тебя? -вдругъ яростно обернулся онъ къ Акульшину.

-- А что, не грабилъ?

-- Послушай, Саша, -- нeсколько неудачно вмeшался Юра, -- вeдь и въ самомъ дeлe грабилъ. На хлeбозаготовки вeдь eздилъ?

Теперь ярость Пиголицы обрушилась на Юру.

-- И ты -- тоже. Ахъ, ты, сволочь, а тебя пошлютъ, такъ ты не поeдешь. А ты на какомъ хлeбe въ Берлинe учился? Не на томъ, что я на заготовкахъ грабилъ? {289}

Замeчанiе Пиголицы могло быть вeрно въ прямомъ смыслe и оно безусловно было вeрно въ переносномъ. Юра сконфузился.

-- Я не про себя говорю. Но вeдь Акульшину-то отъ этого не легче, что ты -- не самъ, а тебя посылали.

-- Стойте ребята, -- сурово сказалъ Середа, -- стойте. А ты, папашка, послушай: я тебя знаю. Ты въ третьей плотницкой бригадe работалъ?

-- Ну, работалъ, -- какъ-то подозрительно отвeтилъ Акульшинъ.

-- Новое зданiе ШИЗО строилъ?

-- Строилъ.

-- Заставляли?

-- А что, я по своей волe здeсь?

-- Такъ какая разница: этого паренька заставляли грабить тебя, а тебя заставляли строить тюрьму, въ которой этотъ паренекъ сидeть, можетъ, будетъ? Что, своей волей мы тутъ всe сидимъ? Тьфу, -- свирeпо сплюнулъ Середа, -вотъ, мать вашу... сволочи, сукины дeти... Семнадцать лeтъ Пиголицу мужикомъ по затылку бьютъ, а Пиголицей изъ мужика кишки вытягиваютъ... Такъ еще не хватало, чтобы вы для полнаго комплекта удовольствiя еще другъ другу въ горло и по своей волe цeплялись.. Ну, и дубина народъ, прости Господи. Замeсто того, чтобы раскумекать, кто и кeмъ васъ лупитъ -- не нашли другого разговору, какъ другъ другу морды бить... А тебe, хозяинъ, -- стыдно, старый ты мужикъ, тебe ужъ давно бы пора понять.

-- Давно понялъ, -- сумрачно сказалъ Акульшинъ.

-- Такъ чего же ты въ Пиголицу вцeпился?

-- А ты видалъ, что по деревнямъ твои Пиголицы дeлаютъ?

-- Видалъ. Такъ что, онъ по своей волe?

-- Эхъ ребята, -- снова затараторилъ Ленчикъ, -- не по своей волe воробей навозъ клюетъ... Конечно, ежели потасовочка по хорошему отъ добраго сердца, отчего же и кулаки не почесать... а всамдeлишно за горло цeпляться никакого расчету нeтъ.

Юра за это время что-то потихоньку втолковывалъ Пиголицe.

-- Ну и хрeнъ съ ними, -- вдругъ сказалъ тотъ. -- Сами же, сволочи, все это устроили, а теперь мнe въ носъ тычутъ. Что -- я революцiю подымалъ? Я совeтскую власть устраивалъ? А теперь, какъ вы устроили, такъ гдe я буду жить? Что я въ Америку поeду? Хорошо этому, -- Пиголица кивнулъ на Юру, -онъ всякiе тамъ языки знаетъ, а я куда дeнусь? Если вамъ всeмъ про старый режимъ повeрить, такъ выходитъ, просто съ жиру бeсились, революцiи вамъ только не хватало... А я за кооперативный кусокъ хлeба, какъ сукинъ сынъ, работать долженъ. А мнe, чтобы учиться, такъ послeднее здоровье отдать нужно, -- въ голосe Пиголицы зазвучали нотки истерики... -- Ты что меня, сволочь, за глотку берешь, -- повернулся онъ къ Акульшину, -- ты что меня за грудь давишь? Ты, сукинъ сынъ, не на пайковомъ хлeбe росъ, такъ ты меня, какъ муху, задушить можешь. Ну и души, мать твою... души... -- Пиголица судорожно сталъ разстегивать воротникъ своей рубашки, застегнутой не пуговицами, а веревочками... -- Нате, {290} бейте, душите, что я дуракъ, что я выдвиженецъ, что у меня силъ нeту, -- нате, душите...

Юра дружественно обнялъ Пиголицу и говорилъ ему какiя-то довольно безсмысленныя слова: да брось ты, Саша, да ну ихъ всeхъ къ чертовой матери: не понимаютъ, когда можно шутить -- и что-то въ этомъ родe. Середа сурово сказалъ Акульшину:

-- А ты бы, хозяинъ, подумать долженъ, можетъ, и сынъ твой гдe-нибудь тоже такъ болтается... Ты, вотъ, хоть молодость видалъ, а они -- что? Что они видали? Развe отъ хорошей жизни на хлeбозаготовки перли? Развe ты такимъ въ двадцать лeтъ не былъ? Сидeлъ ты въ лагерe? Помочь парню надо, а не за глотку его хватать.

-- Помочь? -- презрительно усмeхнулся Пиголица. -- Помочь? Много вы тутъ мнe помогли?..

-- Не трепись, Саша, зря... Конечно, иногда, можетъ, очень ужъ круто заворачивали, а все же вотъ подцeпилъ же тебя Мухинъ, и живешь ты не въ баракe, а въ кабинкe, и учимъ мы тебя ремеслу, и вотъ Юра съ тобою математикой занимается, и вотъ товарищъ Солоневичъ о писателяхъ разсказываетъ... Значитъ -- хотeли помочь...