Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

-- Стукачи, конечно есть, а я хочу отъ васъ подтвержденiе имeть...

Я понялъ, что парнишка съ превышенiемъ власти былъ его единственнымъ стукачемъ: Вичка была организована столь стремительно, что третья часть не успeла командировать туда своихъ людей, да и командировать было трудно: подбиралъ кандидатовъ лично я.

Разговоръ съ Подмоклымъ принялъ чрезвычайно дипломатическiй характеръ. Подмоклый крутилъ, крутилъ, ходилъ кругомъ да около, рекомендовалъ мнe какихъ-то замeчательныхъ форвардовъ, которые у него имeлись въ оперативномъ отдeлe. Я сказалъ:

-- Давайте -- посмотримъ, что это за игроки: если дeйствительно хорошiе -- я ихъ приму.

Подмоклый опять начиналъ крутить -- и я поставилъ вопросъ прямо:

-- Вамъ нужно на Вичкe своихъ людей имeть -- съ этого бы и начинали.

-- А что вы изъ себя наивняка крутите -- что, не понимаете вы, о чемъ разговоръ идетъ?

Положенiе создалось невеселое. Отказываться прямо -- было невозможно технически. Принять кандидатовъ Подмоклаго и не предупредить о нихъ моихъ спортсменовъ -- было невозможно психически. Принять и предупредить -- это значило бы, что этимъ {371} кандидатамъ на первыхъ же тренировкахъ поломаютъ кости, какъ поломали бывшему милицiонеру, -- и отвeчать пришлось бы мнe. Я сказалъ Подмоклому, что я ничего противъ его кандидатовъ не имeю, но что, если они не такiе ужъ хорошiе игроки, какъ объ этомъ повeствуетъ Подмоклый, то остальные физкультурники поймутъ сразу, что на Вичку эти кандидаты попали не по своимъ спортивнымъ заслугамъ, -- слeдовательно, ни за какiя послeдствiя я не ручаюсь и не отвeчаю.

-- Ну, и дипломатъ же вы, -- недовольно сказалъ Подмоклый.

-- Еще бы... Съ вами поживешь -- поневолe научишься...

Подмоклый былъ слегка польщенъ... Досталъ изъ портфеля бутылку водки:

-- А опохмeлиться нужно, хотите стакашку?

-- Нeтъ, мнe на тренировку идти.

Подмоклый налилъ себe стаканъ водки и медленно высосалъ ее цeликомъ.

-- А намъ своей глазъ обязательно нужно тамъ имeть. Такъ вы моихъ ребятъ возьмите... Поломаютъ ноги -- такъ и чортъ съ ними, намъ этого товара не жалко.

Такъ попали на Вичку два бывшихъ троцкиста. Передъ тeмъ, какъ перевести ихъ туда, я сказалъ Хлeбникову и еще кое-кому, чтобы ребята зря языкомъ не трепали. Хлeбниковъ отвeтилъ, что на всякихъ сексотовъ ребятамъ рeшительно наплевать... На ту же точку зрeнiя сталъ Кореневскiй -- упорный и воинствующiй соцiалъ-демократъ. Кореневскiй сказалъ, что онъ и передъ самимъ Сталинымъ ни въ какомъ случаe не желаетъ скрывать своихъ политическихъ убeжденiй: за него-де, Кореневскаго, работаетъ исторiя и просыпающаяся сознательность пролетарскихъ массъ. Я сказалъ: ну, ваше дeло -- я предупреждаю.

Исторiя и массы не помогли. Кореневскiй велъ настойчивую и почти открытую меньшевицкую агитацiю -- съ Вички поeхалъ на Соловки: я не очень увeренъ, что онъ туда доeхалъ живымъ.

Впрочемъ, меньшевицкая агитацiя никакого сочувствiя въ моихъ "физкультурныхъ массахъ" не встрeчала. Было очень наивно идти съ какой бы то ни было соцiалистической агитацiей къ людямъ, на практикe переживающимъ почти стопроцентный соцiализмъ... Даже Хлeбниковъ -- единственный изъ всей компанiи, который рисковалъ произносить слово "соцiализмъ", глядя на результатъ Кореневской агитацiи, пересталъ оперировать этимъ терминомъ... Съ Кореневскимъ же я поругался очень сильно.

Это былъ высокiй, тощiй юноша, съ традицiонной меньшевицко-народовольческой шевелюрой, -- вымирающiй въ Россiи типъ книжнаго идеалиста... О революцiи, соцiализмe и пролетарiатe онъ говорилъ книжными фразами -- фразами довоенныхъ соцiалъ-демократическихъ изданiй, оперировалъ эрфуртской программой, Каутскимъ, тоже, конечно, въ довоенномъ изданiи, доказывалъ, что большевики -- узурпаторы власти, вульгаризаторы марксизма, диктаторы надъ пролетарiатомъ и т.п. Вичковская молодежь, уже пережившая и революцiю, и соцiализмъ, и пролетарiатъ, смотрeла на Кореневскаго, какъ на человeка малость свихнувшагося, и только {372} посмеивалась. Екатеринославскiй слесарь Фомко, солидный пролетарiй лeтъ двадцати восьми, какъ-то отозвалъ меня въ сторонку.

-- Хотeлъ съ вами насчетъ Кореневскаго поговорить... Скажите вы ему, чтобы онъ заткнулся. Я самъ пролетарiй не хуже другого, такъ и у меня отъ соцiализму съ души воротить. А хлопца размeняютъ, ни за полкопeйки пропадетъ. Побалакайте вы съ нимъ, у васъ на него авторитетъ есть...

"Авторитета" не оказалось никакого. Я вызвалъ Кореневскаго сопровождать меня съ Вички въ Медгору и по дорогe попытался устроить ему отеческiй разносъ: во-первыхъ, вся его агитацiя -- какъ подъ стеклышкомъ: не можетъ же онъ предполагать, что изъ 60 человeкъ вичкинскаго населенiя нeтъ ни одного сексота, и, во-вторыхъ, если ужъ подставлять свою голову подъ наганы третьяго отдeла, такъ ужъ за что-нибудь менeе безнадежное, чeмъ пропаганда соцiализма въ Совeтской Россiи вообще, а въ лагерe -- въ частности и въ особенности.

Но жизнь прошла какъ-то мимо Кореневскаго. Онъ нервными жестами откидывалъ спадавшiе на лицо спутанные свои волосы и отвeчалъ мнe Марксомъ и эрфуртской программой. Я ему сказалъ, что и то, и другое я знаю и безъ него, и знаю въ изданiяхъ болeе позднихъ, чeмъ 1914 годъ. Ничего не вышло: хоть колъ на головe теши. Кореневскiй сказалъ, что онъ очень признателенъ мнe за мои дружескiя къ нему чувства, но что интересы пролетарiата для него выше всего -- кстати, съ пролетарiатомъ онъ не имeлъ ничего общаго: отецъ его былъ московскимъ врачемъ, а самъ онъ избралъ себe совсeмъ удивительную для Совeтской Россiи профессiю -- астронома. Что ему пролетарiатъ и что онъ пролетарiату? Я напомнилъ ему о Фомко. Результатъ былъ равенъ нулю.

Недeли черезъ двe послe этого разговора меня при входe на Вичку встрeтилъ весьма разстроенный Хлeбниковъ.

-- Кореневскаго изъяли. Самъ онъ куда-то исчезъ, утромъ пришли оперативники и забрали его вещи...

-- Такъ, -- сказалъ я, -- доигрался...

Хлeбниковъ посмотрeлъ на меня ожидающимъ взоромъ.

-- Давайте сядемъ... Какой-то планъ нужно выработать.

-- Какой тутъ можетъ быть планъ, -- сказалъ я раздраженно. -Предупреждали парня...

-- Да, я знаю... Это, конечно, утeшенiе, -- Хлeбниковъ насмeшливо передернулъ плечами, -- мы, дескать, говорили, не слушалъ -- твое дeло. Чортъ съ нимъ, съ утeшенiемъ... Постойте, кажется, кто-то идетъ...

Мы помолчали. Мимо прошли какiе-то вичкинскiе лагерники и оглядeли насъ завистливо-недружелюбными взглядами -- вичкинскiе бифштексы на фонe сосeднихъ "паекъ" -- широкихъ симпатiй лагерной массы не вызывали. За лагерниками показалась монументальная фигура Фомко, вооруженнаго удочками. Фомко подошелъ къ намъ:

-- Насчетъ Кореневскаго уже знаете?

-- Идемъ въ сторонку, -- сказалъ Хлeбниковъ.

Отошли въ сторонку и усeлись. {373}

-- Видите-ли, И. Л., -- сказалъ Хлeбниковъ, -- и, конечно, понимаю, что у васъ никакихъ симпатiй къ соцiализму нeтъ, -- а Кореневскаго все-таки надо выручить.