Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

-- Положилъ въ покойницкую, гдe ты отъ БАМа отсиживался...

-- И перевязалъ? -- продолжалъ допрашивать Юра.

-- А ты какъ думаешь?

-- Неужели, -- съ нeкоторымъ раздраженiемъ спросилъ Юра, -- этому Авдeеву совсeмъ ужъ никакъ нельзя помочь?

-- Нельзя, -- категорически объявилъ Борисъ. Юра передернулъ плечами. -- И нельзя по очень простой причинe. У каждаго изъ насъ есть возможность выручить нeсколько человeкъ. Не очень много, конечно. Эту ограниченную возможность мы должны использовать для тeхъ людей, которые имeютъ хоть какiе-нибудь шансы стать на ноги. Авдeевъ не имeетъ никакихъ шансовъ.

-- Тогда выходитъ, что вы съ Ватикомъ глупо сдeлали, что вытащили его съ девятнадцатаго квартала?

-- Это сдeлалъ не я, а Ватикъ. Я этого Авдeева тогда въ глаза не видалъ.

-- А если бы видалъ?

-- Ничего не сдeлалъ бы. Ватикъ просто поддался своему мягкосердечiю.

-- Интеллигентскiя сопли? -- иронически переспросилъ я.

-- Именно, -- отрeзалъ Борисъ. Мы съ Юрой переглянулись.

Борисъ мрачно раздиралъ руками высохшую въ ремень колючую рыбешку.

-- Такъ что наши бамовскiе списки -- по твоему, тоже интеллигентскiя сопли? -- съ какимъ-то вызовомъ спросилъ Юра.

-- Совершенно вeрно.

-- Ну, Боба, ты иногда такое загнешь, что и слушать противно.

-- А ты не слушай.

Юра передернулъ плечами и снова уставился въ печку.

-- Можно было бы не покупать этой водки и купить Авдeеву четыре кило хлeба.

-- Можно было бы. Что же, спасутъ его эти четыре кило хлeба?

-- А спасетъ насъ эта водка?

-- Мы пока нуждаемся не въ спасенiи, а въ нервахъ. Мои нервы хоть на одну ночь отдохнуть отъ лагеря... Ты вотъ работалъ со списками, а я работаю съ саморубами...

Юра не отвeтилъ ничего. Онъ взялъ окунька и попробовалъ разорвать его. Но въ его пальцахъ изсохшихъ, какъ и этотъ окунекъ, силы не хватило. Борисъ молча взялъ у него рыбешку и {239} разорвалъ ее на мелкiе клочки. Юра отвeтилъ ироническимъ "спасибо", повернулся къ печкe и снова уставился въ огонь.

-- Такъ все-таки, -- нeсколько погодя спросилъ онъ сухо и рeзко, -такъ все-таки, почему же бамовскiе списки -- это интеллигентскiя сопли?

Борисъ помолчалъ.

-- Вотъ видишь ли, Юрчикъ, поставимъ вопросъ такъ: у тебя, допустимъ, есть возможность выручить отъ БАМа иксъ человeкъ. Вы выручали людей, которые все равно не жильцы на этомъ свeтe, и, слeдовательно, посылали людей, которые еще могли бы прожить какое-то тамъ время, если бы не поeхали на БАМ. Или будемъ говорить такъ: у тебя есть выборъ -- послать на БАМ Авдeева или какого-нибудь болeе или менeе здороваго мужика. На этапe Авдeевъ помретъ черезъ недeлю, здeсь онъ помретъ, скажемъ, черезъ полгода -- больше и здeсь не выдержитъ. Мужикъ, оставшись здeсь, просидeлъ бы свой срокъ, вышелъ бы на волю, ну, и такъ далeе. Послe бамовскаго этапа онъ станетъ инвалидомъ. И срока своего, думаю, не переживетъ. Такъ вотъ, что лучше и что человeчнeе: сократить агонiю Авдeева или начать агонiю мужика?

Вопросъ былъ поставленъ съ той точки зрeнiя, отъ которой сознанiе какъ-то отмахивалось. Въ этой точкe зрeнiя была какая-то очень жестокая -но все-таки правда. Мы замолчали. Юра снова уставился въ огонь.

-- Вопросъ шелъ не о замeнe однихъ людей другими, -- сказалъ, наконецъ, онъ. -- Всeхъ здоровыхъ все равно послали бы, но вмeстe съ ними послали бы и больныхъ.

-- Не совсeмъ такъ. Но, допустимъ. Такъ вотъ, эти больные у меня сейчасъ вымираютъ въ среднемъ человeкъ по тридцать въ день.

-- Если стоять на твоей точкe зрeнiя, -- вмeшался я, -- то не стоитъ и твоего сангородка городить: все равно -- только разсрочка агонiи.

-- Сангородокъ -- это другое дeло. Онъ можетъ стать постояннымъ учрежденiемъ.

-- Я вeдь не возражаю противъ твоего городка.

-- Я не возражалъ и противъ вашихъ списковъ. Но если смотрeть въ корень вещей -- то и списки, и городокъ, въ концe концовъ, -- ерунда. Тутъ вообще ничeмъ не поможешь... Все это -- для очистки совeсти и больше ничего. Единственно, что реально: нужно драпать, а Ватикъ все тянетъ...

Мнe не хотeлось говорить ни о бeгствe, ни о томъ трагическомъ для русскихъ людей лозунгe: "чeмъ хуже -- тeмъ лучше". Теоретически, конечно, оправданъ всякiй саботажъ: чeмъ скорeе все это кончится, тeмъ лучше. Но на практикe -- саботажъ оказывается психологически невозможнымъ. Ничего не выходитъ...

Теоретически Борисъ правъ: на Авдeева нужно махнуть рукой. А практически?

-- Я думаю, -- сказалъ я, -- что пока я торчу въ этомъ самомъ штабe, я смогу устроить Авдeева такъ, чтобы онъ ничего не дeлалъ. {240}

-- Дядя Ваня, -- сурово сказалъ Борисъ. -- На Медгору всe кнопки уже нажаты. Не сегодня-завтра насъ туда перебросятъ -- и тутъ ужъ мы ничего не подeлаемъ. Твоя публика изъ свирьлаговскаго штаба тоже черезъ мeсяцъ смeнится -- и Авдeева, послe нeкоторой передышки, снова выкинуть догнивать на девятнадцатый кварталъ. Ты жалeешь потому, что ты только два мeсяца въ лагерe и что ты, въ сущности, ни черта еще не видалъ. Что ты видалъ? Былъ ты на сплавe, на лeсосeкахъ, на штрафныхъ лагпунктахъ? Нигдe ты еще, кромe своего УРЧ, не былъ... Когда я вамъ въ Салтыковкe разсказывалъ о Соловкахъ, такъ Юрчикъ чуть не въ глаза мнe говорилъ, что я не то преувеличиваю, не то просто вру. Вотъ еще посмотримъ, что насъ тамъ на сeверe, въ ББК, будетъ ожидать... Ни черта мы по существу сдeлать не можемъ: одно самоутeшенiе. Мы не имeемъ права тратить своихъ нервовъ на Авдeева. Что мы можемъ сдeлать? Одно мы можемъ сдeлать -- сохранить и собрать всe свои силы, бeжать и тамъ, заграницей, тыкать въ носъ всeмъ тeмъ идiотамъ, которые вопятъ о совeтскихъ достиженiяхъ, что когда эта желанная и великая революцiя придетъ къ нимъ, то они будутъ дохнуть точно такъ же, какъ дохнетъ сейчасъ Авдeевъ. Что ихъ дочери пойдутъ стирать бeлье въ Кеми и станутъ лагерными проститутками, что трупы ихъ сыновей будутъ выкидываться изъ эшелоновъ.

Бориса, видимо, прорвало. Онъ сжалъ въ кулакe окунька и нещадно мялъ его въ пальцахъ...

-- ... Эти идiоты думаютъ, что за ихъ теперешнюю лeвизну, за славословiе, за лизанiе Сталинскихъ пятокъ -- имъ потомъ дадутъ персональную пенсiю! Они-де будутъ первыми людьми своей страны!.. Первымъ человeкъ изъ этой сволочи будетъ тотъ, кто сломаетъ всeхъ остальныхъ. Какъ Сталинъ сломалъ и Троцкаго, и прочихъ. Сукины дeти... Ужъ послe нашихъ эсэровъ, меньшевиковъ, Раковскихъ, Муравьевыхъ и прочихъ -- можно было бы хоть чему-то научиться... Нужно имъ сказать, что когда придетъ революцiя, то мистеръ Эррю будетъ сидeть въ подвалe, дочь его -- въ лагерной прачешной, сынъ -- на томъ свeтe, а заправлять будетъ Сталинъ и Стародубцевъ. Вотъ что мы должны сдeлать... И нужно бeжать. Какъ можно скорeе. Не тянуть и не возжаться съ Авдeевыми... Къ чортовой матери!..

Борисъ высыпалъ на газету измятые остатки рыбешки и вытеръ платкомъ окровавленную колючками ладонь. Юра искоса посмотрeлъ на его руку и опять уставился въ огонь. Я думалъ о томъ, что, пожалуй, дeйствительно нужно не тянуть... Но какъ? Лыжи, слeдъ, засыпанные снeгомъ лeса, незамерзающiе горные ручьи... Ну его къ чорту -- хотя бы одинъ вечеръ не думать обо всемъ этомъ... Юра, какъ будто уловивъ мое настроенiе, какъ-то не очень логично спросилъ, мечтательно смотря въ печку: