Йозеф Рот - Берлин и его окрестности (сборник)

Мало-помалу во мне пробуждается интерес к моим коллегам-миллионерам. Одеты они все замечательно. От мужчин почему-то пахнет новыми кожаными чемоданами, английским мылом для бритья и железнодорожным угольным дымком. Женщины проходят по залу, окутанные легким благоуханием русского парфюма. Этот сладковато-терпкий аромат ласково будоражит мои ноздри, то паря в воздухе, то снова исчезая.

Поразительно, до чего красивые позы умеют принимать миллионеры. Те, что помоложе, щеголяют в нежно-бежевых весенних пальто, элегантно перехваченных поясом с матово поблескивающей пряжкой. Шляпа обычно светло-серая, на тулье слегка, как бы случайно примятая. Перчатки белые. Полуботинки коричневые или коричнево-желтые, а когда молодые миллионеры присаживаются, они слегка поддергивают брюки, чтобы видно было длинные полушелковые носки.

Зато миллионеры постарше приход весны пока что к сведению принимать не желают. Для них погоду определяет отнюдь не подъем ртутного столбика, а лишь взлет курса акций. Поэтому пожилые миллионеры по-прежнему носят зимние пальто и теплые перчатки и выжидающе держат во рту свежеобрезанную сигару, покуда к ним, трепеща фалдами, не подскочит услужливый официант с загодя вынутой из коробка и уже поднесенной к его шершавой боковине спичкой.

Здесь я изучаю людей. Вот мужчина с бакенбардами, на вид прямо гамбургский сенатор (у него и выговор северный). Он о чемто долго совещается с юношей в фасонном подпоясанном пальто. Юноша, похоже, из Польши. У него в нагрудном кармане какая-то важная бумага. Он иногда многозначительно по ней похлопывает. А сенатор с бакенбардами в ответ всякий раз замолкает и смотрит на юношу изумленно.

За колонной, в плетеном кресле, устроился мулат. Он курит толстую турецкую сигарету и ведет переговоры со спекулянтом средних лет, которому очень хочется смахивать на киноактера. У спекулянта перчатки желто-канареечного цвета. Кажется, еще немного – и они защебечут. Правая перчатка у него на руке, левая небрежно брошена на мраморную столешницу, где и пребывает в праздной ненужности. Внезапно спекулянт, будто сам себя пришпорив, встает и на прощание любезно машет мулату снятой левой перчаткой, словно на перроне отъезжающему поезду. По-моему, он мулата облапошил. Людей в канареечных перчатках следует остерегаться.

Здесь, в вестибюле отеля, желающему предлагается все: кокаин, сахар, политические режимы, государственные перевороты, женщины. Русский князь замышляет здесь захват Кронштадта. Торговец коврами обсуждает с новоиспеченным «господином» порядок поставок. Адвокат принимает от русского семейства с полдюжины паспортов. «Всё устроим!» – подмигивают его глазки. Он плотнее насаживает пенсне на переносицу и с привычным уверенным пришлепом захлопывает свою папку. Потом трижды кланяется, пятясь от главы русского семейства, который по-домашнему, словно дядюшка, отпускает его вялым мановением руки.

В пять часов оркестр в ресторане начинает играть «Пер Гюнта». Отвлекшись от дел, миллионеры обращают взоры на своих женщин. Миллионерши пьют мокко и едят пирожные, при всяком удобном и неудобном случае оттопыривая мизинчик правой руки, словно это драгоценная реликвия, которая ни в коем случае не должна соприкасаться с презренной чашкой.

Когда я выхожу из отеля, портье с заготовленными любезностями стоит у вращающихся дверей, услужливый и безупречный, как столовый прибор. На нем, как и на приборе, тоже выгравированы инициалы хозяина – на голове и на груди. Таксист спрашивает, не угодно ли мне прокатиться.

Нет, мне не угодно. Я уже не миллионер.

Нойе Берлинер Цайтунг, 01.04.1921

Неизвестный фотограф. Витрина цветочного магазина. 1928 г.

Неизвестный фотограф. «Белые недели» в KaDeWe [28]. 1928 г.

Ричард – это просто Огненный Рихард, но выглядит он как настоящий король в изгнании. Недостает только Шекспира, чтобы выразить весь трагизм его участи в подобающей художественной форме. Так он и бредет по жизни, живая трагедия без своего драматурга. Сиживает в чужих кафе, просит – о, ужас! – подать ему газеты. Это Рихард-то, тот самый Рихард, который некогда был полновластным самодержцем всего отечественного и зарубежного газетного чтива, просит других официантов принести ему газеты! Он, тот, кому, фигурально выражаясь, принадлежало ius primae noctis – право первой брачной ночи – с любым наисвежайшим номером любого органа прессы, вынужден теперь брать газеты из вторых рук!..

Что? Современное человечество вообще не знает, кто такой Рихард? Рихард, главный газетный официант из «Кафе Запада»? Горбун Рихард, носивший свое увечье как телесный знак избранности, духовного достоинства, как символ мудрости и романтизма? Этот физический изъян позволял ему легко преодолевать все ранговые различия и ставил его, разносчика газет в кафе, по меньшей мере на одну доску и в один ряд со вполне нормально сложенными газетными писаками. В «Романтическом кафе», этом новом пристанище берлинской богемы, газетами вас обслуживает официант, которого можно даже назвать стройным. Он принесет вам любое издание, хоть «Винер Журналь», хоть «Прагер Тагеблатт» и даже аргентинскую «Ла Плату». Мне недостает в нем лишь одного – горбатости! Взгляд мой скользит по его унылой, однообразно прямой спине, и взгляду моему не за что уцепиться! Поэтому и газеты у него какие-то неполноценные. Его существование в ипостаси разносчика литературы, считаю, не вполне оправдано.

То ли дело Огненный Рихард! Во-первых, волосы у него действительно были огненно-рыжего цвета. И он действительно был словно специально сотворен и назначен редколлегией Господа Бога и пресс-секретарем небес на роль газетного официанта. Перед его взором прошло не одно поколение литераторов. Они приходили и уходили. Исчезали кто в тюрьме, кто в министерском кресле.

Становились революционерами и атташе. И все оставались должны ему денег. Он заранее предвидел их литературные пути, знал стиль и манеру каждого. Знал, чьи статьи когда и где перепечатали, и сообщал об этом автору. Он подносил им газету, как драгоценный подарок. А когда они еще пребывали в безвестности – он им покровительствовал. В застекленном шкафу в «Кафе Запада» вывешивались, как в лаборатории, результаты эксперимента, произведения безвестных авторов: то портрет, то афишка, приглашавшая на литературный вечер, то новый журнальчик, который Рихард умел ненавязчиво предложить вниманию посетителей. Он, Рихард, был меценатом .