Константин Станюкович - Два брата

Он ходит по комнате до изнеможения, поглядывая на приготовленный лист бумаги. Однако уже двенадцатый час!.. Пора садиться пока за передовую статью. Он обещал непременно сегодня ее доставить. Нужно. Он недоволен, что нужно заниматься такой работой, и находится еще некоторое время под влиянием самолюбивых фантазий... Наконец он обрывает свои мечты и садится за работу, недовольный, с натянутыми нервами. Он спешит, рвет бумагу, сердится, начинает снова... А время идет. У него делается нечто вроде лихорадочного состояния, и он за один присест исписывает две страницы бумаги, читает, недовольно покачивает головой, торопливо выходит и едет в редакцию газеты. Николай застает редактора в его кабинете, по обыкновению мрачным.

- Передовая готова? - спрашивает его редактор.

- Вот она!

- Поздненько, Николай Иванович... Типография и то жалуется. О чем?

- О народном образовании.

Редактор едва заметно морщится.

- Надо читать?

- Нет, кажется!..

- Уж вы, пожалуйста, Николай Иванович, не подведите... Сами знаете!.. говорит редактор, посылая рукопись в типографию. - На нас и то косо смотрят.

- А как подписка?.. Идет?

Николай задевает самое больное место. Сперва раздается подавленный вздох. На мрачное лицо редактора налегают тени.

- Плохо!.. - говорит он. - Уж я и не знаю, чего им надобно... Кажется, мы ведем газету порядочно, а между тем...

Николай уже раскаялся, что как-то машинально предложил этот вопрос. Пришлось выслушать длинные сетования и излияния желчи на колоссальный успех "Правдивого". Шесть тысяч одной розничной продажи!.. Публика на направление не очень-то обращает внимание!.. Редактор, однако, во всяком случае не опустит рук... Честная газета должна существовать. Он как-то глухо упомянул, что издание обеспечено до конца года, а там, быть может, и подписка пойдет лучше...

- Только уж вы, господа, оживите газету... помогите мне, и не слишком того... Помягче тон, помягче. Надо сообразоваться с условиями... Вон на днях Кривцов принес статью... Право, можно было подумать, что он из Аркадии приехал... И еще удивляется, что нельзя поместить... Эх, Николай Иванович, плохо, батюшка, плохо! - снова вздыхает редактор, довольный, что нашел жертву, которой он может излить жалобы.

Скверные дела "Пользы" наводили уныние на редактора, а он, в свою очередь, наводил уныние на сотрудников. Николай поспешил улизнуть из кабинета в редакционную комнату.

XXI

За длинным большим столом, покрытым зеленым сукном, с разбросанными на нем ворохами газет, сидели сотрудники... Николай обменялся рукопожатиями, собрал газеты, вооружился ножницами и стал пробегать внутренние известия, вырезывая подходящие.

- Что, много выудили? - обратился к Николаю сосед его справа, нервный господин с живыми бегающими глазами, отодвигая от себя газету и бросая быстрый взгляд на господина в очках, сидящего напротив и углубленного в чтение оригинала.

- Нет... ничего особенного...

- Интересная статья в "Nature"{395}... хотите прочесть? Опыт Шарко{395}... Прочтите-ка вот это место.

Он подсунул тотчас же Николаю "Nature", но, не дожидаясь, пока он начнет, стал сам рассказывать об опытах, увлекся, перешел к другим опытам и, "волнуясь и спеша"{395}, уже излагал свое собственное изобретение усовершенствование микрофона{395}. Он говорил громко, с азартом, в то время как Николай наклеивал вырезки и надписывал сверху пером: "По известиям такой-то газеты" или "Такая-то газета сообщает". Николай слышал об изобретении уже в десятый раз и потому не особенно внимательно следил за речью соседа и, улыбаясь, посматривал изредка на господина в очках, ожидая обычной сцены. Аккуратный, педантичный, необыкновенно упрямый редактор иностранного отдела несколько раз уже взглядывал на рассказчика. На его обыкновенно спокойном и сдержанном лице появлялись едва заметные движения нетерпения и беспокойства. Он взглядывал на часы и морщился. Наконец он не выдержал и тихим голосом произнес:

- Григорий Васильевич! Вы, конечно, кончили перевод?

- Сейчас кончу... Мне немного!..

- Типография ждет, Григорий Васильевич... Мы тут будем разговаривать, а газета опоздает... Ведь это, согласитесь, немножко неудобно, Григорий Васильевич. Я не спорю - гораздо приятнее говорить о микрофоне, чем переводить, но ведь типография, Григорий Васильевич, без материала... Уж вы, пожалуйста, Григорий Васильевич... Я дожидаюсь. О микрофоне в другой раз, Григорий Васильевич!

Он не говорил, а тянул скрипучим голосом.

Изобретатель улучшения по микрофону, превосходный переводчик и образованный научный хроникер, славный малый и отчаянный болтун, наскоро доканчивает изложение теории микрофона и принимается за перевод речи Гамбетты{396}. Случается, он, недовольный речью Гамбетты, нарочно сокращает ее, иногда исправляет речи других ораторов, если они, как он говорит, слишком завираются и разводят канитель, которая может быть на руку отечественным либералам. Однако за это его не хвалит господин в очках и ядовито иногда советует ехать в Париж и там говорить самому речи, а не исправлять ораторов, но эти ядовитости он пропускает мимо ушей и все-таки старается переводить то, что ему больше по вкусу. А ему гораздо больше по вкусу то, что не по вкусу редактора, и он находит, что редактор переходит границы осторожности.

Некоторое время в редакции тишина, прерываемая приходом репортеров. Они молча кладут заметки и уходят. Им нет времени, да с ними и не удостоивают чести много беседовать. Это - парии прессы. Лаборатория в полном ходу. За зеленым столом быстро изготовляется нумер газеты. Хроника готова; передовая статья и ежедневное политическое обозрение уже в типографии... Политический отдел почти готов. Худощавый молодой человек с болезненным умным лицом, сидевший на конце стола, встает из-за стола и, отдавая посыльному "Печать", незаметно уходит...

Приносят лампы. Уже четвертый час. Николай уже наклеил внутренние известия и просматривает корреспонденцию. Григорий Васильевич уже кончил и с Гамбеттой и с Биконсфильдом{397} и, на свой страх, переводит еще о рабочем митинге в Англии, хотя переводить о митинге не отмечено. Но он все-таки рискует; быть может, редактор изменит на этот раз своей осторожности. А не изменит и пропадет труд - не беда. Отворяются двери, и в комнату входит литератор Браиловский, и из-за дверей еще слышны раскаты его смеха. Он на ходу громко рассказывает интересную историю, хохочет более других своим остротам и старается обратить на себя общее внимание. Он только что был у одного человечка. Мало утешительного. Однако он принес передовую статью и надеется...

Редакционная комната оживляется. Начинаются шумные разговоры. Новости дня переплетаются с газетными сплетнями. Все принимают участие. Под шум разговора Григорий Васильевич начал было объяснять Николаю производство искусственных алмазов, но остановился, не закончив, и заспорил с Браиловским. "Иностранный отдел" уже не морщился: все было готово, и он мог тоже принять участие в разговоре. Браиловский ушел, но зато в редакции появился Пастухов, тот самый литературный сплетник, с которым Николай познакомился у Смирновых. Он принес статью и целый ворох сплетен. Он сообщил такую интересную историю об издателе "Правдивого", что мрачное лицо редактора "Пользы" прояснилось. Добросовестно исполнив свою задачу, юркий господин немедленно из "Пользы" поехал в редакцию "Правдивого" и там, в свою очередь, доставил несколько приятных минут, сочинив, что в "Пользе" нет ни гроша денег и она закроется не сегодня-завтра.