Константин Станюкович - Два брата

И точно, румяный, плотный, он весь сиял здоровьем и, казалось, опровергал мнение Марьи Степановны насчет гибельного влияния петербургских кухмистерских.

- Так, может быть, господин Чумаков... как вас по имени и отчеству? Не люблю я по фамилии звать.

- Андрей Николаевич.

- Так, может быть, Андрей Николаевич у родных обедал.

Чумаков усмехнулся.

- Нет-с, я тоже в кухмистерских.

- А иногда и так, мама! - подсказал Вася.

- Как так? - удивилась Марья Степановна.

- Ситник и колбасы кусок.

- И, как видите, слава богу! - рассмеялся Чумаков.

- Ну, я вас откормлю, голубчиков. Сейчас покушаете. Сейчас будет готово. А Коля и Леночка здоровы?

- Здоровы.

- Обидно, что они не приедут. Что делать!

- Что, как его дела? - осведомился Иван Андреевич.

- Кажется, ничего себе! - уклончиво отвечал Вася, не желая огорчить отца.

- Адвокатура как?

- Кое-какие дела есть. Однако немного еще.

- Будут! Малый он талантливый. Из него может выработаться хороший адвокат. Писательство он, верно бросит. Таланта настоящего у Коли нет, ну, да и усидчиво работать мы не умеем! Он-то пока мечтает, - сам впрочем, убедится. Статьи его ничего себе, но и только, а адвокатом - это его дело! Одну речь его я читал. Ничего, недурна, очень недурна, только очень уж он противника своего допекал, Присухина. Ты был на суде? Слышал? Хорошо говорит Коля?

- Хорошо.

- И речь честная, славная. И дело-то чистое. Ну, да Коля не станет вести нечистых дел!

- Еще бы! Тогда... Разумеется, не станет!

- Однако я расспрашиваю, а вам с дороги, видно, есть-то хочется. Проведи-ка, Вася, Андрея Николаевича в твою комнату. Вы как, вместе хотите?

- Вместе! - ответил Вася.

- А то Колина комната свободна. Ну, как знаете!

Через час все сидели за столом. Марья Степановна то и дело подкладывала кушанья молодым людям.

- Кушайте, голубчики, кушайте!..

Вася уже успел сбегать в людскую, побывал в конюшне у кучера Ивана, заглянул к старой няне. Все было по-прежнему в Витине; все обрадовались приезду Васи и после говорили о нем:

- Такой же душевный... Из тела только поотощал!

После ужина, когда стали расходиться, Иван Андреевич увел Васю к себе в кабинет, обнял его и, усаживая подле себя, проговорил:

- Ну, теперь, милый мой, расскажи мне о себе.

- О чем, папа?

Старик понизил голос и тревожно спросил:

- Ты... в разных там кружках не участвуешь? Нынче ведь вы...

- Знаком...

- Знаком? И принимаешь участие? - со страхом проронил старик.

- Нет, папа, - ответил Вася. - Ведь я обещал тебе сперва учиться. Я сдержу слово!

- То-то... Спасибо, голубчик. Ты еще так молод. Не торопись... Прежде проверь себя, проверь свои мнения. Я знаю, сердце-то твое горячее... кипит, но подожди, подожди, мой хороший! - почти умолял старик, с любовью глядя на Васю.

Вася несколько времени молчал, потом тихо заметил:

- Ты прав... я еще мало знаю... И не ты один прав... Прокофьев - жаль, ты его не знаешь, - то же говорит... Надо сперва подготовить себя.

Отец никак не ожидал такого вывода.

- Подготовить себя? К чему?

- Ко всему! - тихо проронил Вася.

В свою очередь, и отец замолчал. Он слишком хорошо знал сына, чтобы сомневаться в истинном значении этих слов.

- И что ж ты думаешь делать... потом?

- Не знаю... Разве можно сказать?.. Знаю одно, - и голос его дрогнул, знаю, что все мои силы, все мои мысли, жизнь моя... будет посвящена тому, что я считаю правдой... Ты знаешь... Я писал тебе... Мы говорили...

- А если твоя правда - заблуждение?

- Для меня она - правда.

- И ты все веришь?

- Верю... Иначе не может быть... Тогда где же правда? Где она? Не та ли, о которой говорят?.. Кругом, что ли?.. Не в том ли, что ты за правдивое слово наказан? Не в том ли, что вокруг нас люди живут, как скоты? Где, где ж она?

- И ты думаешь, что, сделавшись, - помнишь, ты писал? - сельским писарем или рабочим, ты принесешь больше пользы, чем на других поприщах?..

- Я не знаю, принесу ли я пользу, я могу только желать этого... но я знаю, что не буду жить на счет других. И без того довольно!

Старик слушал сына и чувствовал, что не переубедить его. Он с грустью смотрел на Васю и вспомнил свою молодость.

Когда Вася ушел, старик еще долго не ложился. Мрачные предчувствия закрадывались в голову. Он боялся, что Васе не придется долго ждать, и он невольно не сдержит слова.

И он не ошибся.

XXIII

- Славные твои старики, Вася! - говорил на другой день Чумаков, потягиваясь на постели.

- О, ты их еще не знаешь. Это такие... такие...

И он стал рассказывать своему приятелю, какие у него превосходные люди отец и мать.

- У меня... Вася, не такие!.. - сказал Чумаков.

- Это жаль... - протянул Вася.

- И ты не сердись, я тебе скажу... брат твой Николай не похож на вас.

- Ты, Чумаков, мало знаешь брата.

- Мало или много, а все судить могу... По-моему, он ненадежный человек!

- Зачем ты мне это говоришь, Чумаков? Зачем?.. Ты ведь знаешь, что мне это больно слышать! - проговорил Вася с упреком в голосе.

- А надо говорить только то, что приятно? Я этого не знал за тобой, Вася!

Вася не отвечал.

Он сам думал о брате так же, как и его приятель, и вот почему ему было еще больнее слышать осуждение Николая от других...

В тот же день Вася был в деревне и обошел все избы. Мужики радушно встречали его и рассказывали ему одну и ту же вечную историю. Вдобавок очень жаловались на нового исправника Никодима Егоровича.

- Старик Иван Алексеевич на покой ушел! Тот еще ничего, а этот лютый.

- Страсть!..

- Строгость ноне пуще пошла!

- Раззор!..

Вася слушал все эти восклицания молча. Слова утешения не шли на уста.

Под вечер он собрался навестить Лаврентьева.

- Ты не слышал разве, Вася, - заметил Иван Андреевич, - ведь Григорий Николаевич чуть не умер...

- Что ты?

- Ездил он в Петербург зимой, помнишь?.. Вернулся и слег в постель в горячке. Доктор отчаивался, думал - не выдержит... Выдержал, однако... Поправился!.. После болезни он, брат, еще нелюдимее стал и, кажется... пьет очень...

- Пьет?.. - протянул Вася и невольно подумал о Леночке. - Он собирался жениться... В Петербурге говорил мне...

- Не слыхал... Едва ли... По-прежнему бобылем... Да вот сам увидишь. Передай ему, пожалуйста, от меня поклон.

Вася застал Григория Николаевича сидящим на крыльце дома в одной рубахе. Он осунулся, постарел и, показалось Васе, был слишком красен.

- Приятель! здорово!.. Когда сюда пожаловал? - встретил его Григорий Николаевич, пожимая по обыкновению руку до боли. - Отощал, отощал! Давно пора на вольный харч! пора!

- Вчера приехал...

- Спасибо, Иваныч, что не забыл старого приятеля. Молодчина! Этим ноне не хвалятся. Н-нет... Ты вот душевный парень... Что у вас в Питере-то... мерзость, чай?..

- И здесь не важность...

- Это верно. Правильно... Правильно, Василий Иванович. Мало важности!.. Вот разве Никодимка, шельмец, важность на себя напускает ноне, как гоголем заходил... И форсит, подлец... Да Потапка тоже... Разбойники!.. Кузька-то ноне к вам в Питер переехал разбойничать, а за себя Потапку оставил... Помнишь, еще примочками отхаживал, когда в Залесье его помяли? Только напрасно вовсе тогда его не решили. Лучше было бы... Зверь, как есть, дикая зверина!.. Но я доберусь до него... Доберусь!