Константин Станюкович - Два брата

- О, добрая ты душа, Вася! - проговорил Николай. - Долго еще придется ждать твоего всемирного счастья... Пожалуй, и не дождешься!

- Разумеется, мы не дождемся. Так что ж? Разве идея не живет? Без идеи жизнь - была бы тоска! О, какая тоска! - воскликнул Вася.

- Ну, Вася, брось пока свою философию... Ты нагонишь хандру. Лучше, брат, выпьем!

- Нет, довольно. Не наливай, Коля! Я и так захмелел... Нет, не надо! Я и без того философию брошу! - добродушно рассмеялся он. - К чему наводить хандру?.. Я не хочу!.. А если навел уж, то простите!

Николай велел подать счет.

- Сколько взяли? - полюбопытствовал Вася.

- Пятнадцать рублей!

Вася только покачал головой. Удивилась и Леночка.

- Ну, стоит ли говорить? Мы праздновали помолвку!

Все вышли на улицу. Вася простился и пошел домой. Николай с Леной тихо пошли по Невскому.

- Какой славный этот Вася! - проговорила наконец Леночка.

- Сгубит себя он без толку!

- Ты думаешь?

- Разве не видишь? А знакомства-то его?

- Какие же знакомства?

- Да все такие же донкихоты, как и он сам. Жаль его будет! А ведь упрямый какой: его не убедишь!.. Я было спорил, да бросил!

- Он искренно верит в то, что говорит. Это такая редкость!

- То-то очень уж слепо верит!

- Да разве это худо?

- Надо принимать в соображение обстоятельства. И если уж гибнуть, так за что-нибудь! - авторитетным тоном решил Николай.

"Верно, и у Васи на уме есть это "что-нибудь"! - подумала Леночка, но почему-то не сказала этого вслух.

Был девятый час в исходе. После обеда славно бы пройтись на морозном воздухе. Наши молодые люди тихо шли по Невскому, рука в руку. Леночка как-то затихла под сильным впечатлением всех событий этого дня. О, какой это был счастливый день для нее...

- Знаешь ли, Лена! - воскликнул Николай. - На воздухе так хорошо! Поедем-ка куда-нибудь прокатиться!

- Это будет дорого стоить, Коля!

- Э, вздор... Ты ведь хочешь?

- Я не прочь.

- Так едем!..

Они остановились на углу и наняли лихача. Николай усадил Леночку на узкие санки, обхватил ее за талию и придвинул к себе. Лихач дернул вожжи, и сани быстро понеслись по улицам. Когда выехали за город, лихач припустил лошадь, и она понеслась по гладкой снежной дороге по островам.

- Ведь хорошо, Леночка?

- Славно!

- Тебе не холодно?

- О нет, нисколько.

- Ах ты моя славная! - проговорил Николай, сжимая в своих руках ее горячие, влажные руки. - Какая ты хорошенькая, Леночка!.. Не отворачивайся. Смотри на меня! - шептал Николай, наклоняясь к ней и заглядывая в ее раскрасневшееся на морозе лицо. - Если бы ты видела теперь себя! - повторял он, любуясь Леночкой. - Ну, поцелуй же меня.

Он прильнул к ее влажным устам. Ему хотелось целовать ее без конца.

Сани мчались стрелой. Лихач, предчувствуя хорошую прибавку, не жалел лошади. Леночка склонила голову на плечо Николая и, замирая от счастия, с полузакрытыми глазами, слушала нежные, страстные речи Николая. Он говорил ей о любви, он шептал ей о счастье и все крепче и крепче сжимал ее своей рукой.

- Ты озябла!.. Напьемся чаю... Заедем куда-нибудь. Хочешь?

- Куда хочешь! - прошептала Леночка.

Через несколько минут сани остановились у ресторана. Веселые и иззябшие прошли наши молодые люди в отдельную комнату и приказали подать чай. Николай снял с Леночки шубку и теплую шапочку и согревал ее алые щеки горячими поцелуями.

Когда они вернулись в город и Николай довел Леночку до дверей квартиры, Леночка проговорила:

- До завтра?

- До завтра!

- О милый мой! - еще раз шепнула она, обнимая его...

Под радостными впечатлениями этого дня, она засыпала счастливая, улыбающаяся, с именем своего любимого на устах.

"Хорошо жить на свете, ах, как хорошо!"

VII

Не без некоторого волнения Николай на следующий день входил в небольшой кабинет Платонова, уставленный шкафами и полками с книгами; кабинет был очень скромный; мебель была старенькая и потертая. Сам хозяин, в стареньком сером пиджаке, сидел за большим письменным столом, заваленным корректурами, рукописями и книгами. Его большая голова с темными седеющими волосами склонилась над работой. Он внимательно читал рукопись, помахивая в руке большим карандашом.

- Добро пожаловать! - приветливо произнес Платонов, подымая свои большие, темные, глубоко сидящие глаза, блестевшие резким блеском из-под очков. - Садитесь-ка, Николай Иванович, побеседуем!

Он протянул Николаю руку, отодвинул от себя рукопись и стал отыскивать на столе рукопись Николая.

"Неужели не принята?" - мелькнула мысль в голове автора.

- А, вот она! - проговорил Платонов, доставая толстую тетрадь и кладя ее перед собой. - Я внимательно прочел, Николай Иванович, вашу статью...

Он остановился, взглянул на взволнованное лицо Николая и, улыбаясь, сказал:

- Очень уж торопливо написана статья, Николай Иванович. Очень торопливо! - прибавил он, покачивая головой как бы с укоризной.

- А что? Разве статья... нехороша... не годится? Она не может быть напечатана? - произнес Николай упавшим голосом.

- Отчего ж! Напечатать ее можно, и мы, пожалуй, ее напечатаем, если вы позволите посократить ее немножко, да дело не в том. Вы могли бы гораздо лучше написать: ваша первая статья была очень недурна; но только вам необходимо серьезно поработать, Николай Иванович! - мягким тоном прибавил Платонов. - Вы извините, что я откровенно высказываю свое мнение.

- О, пожалуйста, прошу вас, не стесняйтесь, говорите все, что вы думаете. Мне бы очень хотелось знать, могу ли я писать, могу ли посвятить себя литературе?

- Ну, так я вот что скажу вам, Николай Иванович: если вы хотите серьезно заняться литературной деятельностью, если вы хотите не печататься только, а быть настоящим литератором, то ведь надо к делу относиться серьезней. В вашей статье есть огонек, вы пишете недурно, не без таланта, но в нее вложено мало, нет труда, продуманности, глубины, и с фактической стороны она прихрамывает. Ведь вот вы написали свою статью по двум-трем книжкам, не правда ли?

- Правда.

- А ведь по этому вопросу целая литература есть. Надо было перечитать не три книжки, а побольше. Тогда бы и фактов было больше, да и выводы были бы основательней. В общем выводы ваши верны, но они как будто голословны, не убеждают и, следовательно, не производят впечатления. Статью вашу прочтут, написана она бойко, но и только... а ведь разве вы хотели писать только бойко и легко? Разве для этого стоит серьезно посвятить себя литературной деятельности?

Платонов погладил свою бороду, поправил очки и продолжал:

- Я говорю вам это все, Николай Иванович, потому, что вы молоды, потому, что в вас дарование есть, и вам еще не поздно сделаться полезным и даже заметным литературным работником. И мне было бы очень жаль, если бы вы пошли по той дороге, которая многих сгубила и продолжает губить. Плоскость-то это покатая! - серьезно проговорил Платонов. - В последнее время как-то чересчур легко относятся к этому делу, очень легко, даже начинающие литераторы. Литература обращается в ремесло. Отвалял статью, принес; не приняли в одной редакции, примут в другой; статья напечатана получай деньги. Оно-то, положим, и легко, но ведь это один литературный разврат! - резко оборвал Платонов, сверкая своими умными глазами из-под очков. - Разврат самый ужасный! Сперва небрежность, а потом... потом погоня за гонораром, а дальше ведь можно прийти и черт знает к чему. И даже приобрести успех среди известных читателей. Ведь вот, например...