Кирилл Галушко - Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину

Мы видим, что эти определения — взаимно дополняющие, поскольку у Смита «национализм» более «динамичное» понятие, а у Малахова — более «статичное», у Смита — это реализующееся идеологическое движение, а у Малахова — суть самой идеологии. Понятие «потенциальной нации» объясняет мотивы деятельности националистов, которые хотят политически «разбудить» и активизировать население определенной территории, апеллируя к его до поры скрытым, неявным чувствам солидарности на этнической или территориально-земляческой почве. Для исторической памяти украинцев, чехов, словаков существует общее понятие «будители», которое относится к отцам-просветителям и отцам-основателям нации. «Воспрянув ото сна», эта общность людей воспринимает идею нации как свою общую судьбоносную идею, начинает себя считать «реальной нацией» и именно с этим лозунгом политически реализуется — добивается автономии, независимости, культурного возрождения, внешнего признания и т. д. То есть существует определенный пороговый критерий массовости, распространенности, признанности национальных чувств.

Если говорить об условиях, когда потенциальная нация становится реальной, — то это тот момент, когда большинство людей, представляющих ту общность, к которой взывают националисты-будители, им «поверит» и начнет считать себя нацией. То есть у людей в результате активности националистов формируется национальная идентичность, которая изменяет их видение окружающего мира. Они начинают его воспринимать через призму интересов своей нации (своего представления об этих интересах). Фактор большинства наиболее важен в условиях международных демократических стандартов, порожденных ХХ в.: мы знаем, что даже в самых продвинутых демократиях, несмотря на гарантии прав меньшинств, общую судьбу всегда определяет большинство. Критерий массовости важен как для консенсуса «внутри», так и для мирового общественного мнения, которое является источником внешней легитимности, а соответственно — и поддержки чьих-то национальных требований. Но понятно, что большинство бывает относительным и абсолютным, и всегда кто-то будет не согласен, имея на то, заметим, тоже вполне демократические права.

В реальном мире, как мы знаем, приснопамятные демократические принципы не действуют механически, а потому нуждаются во внешней поддержке. Народное волеизъявление может быть просто проигнорировано, поскольку неудобно соседям-конкурентам или противоречит неким геополитическим интересам великих держав. Аргументы для непризнания всегда найдутся. К тому же, представляет собой проблему четко и обоснованно: обозначить территорию, на которой мы определяем позицию большинства. Если по поводу автономии или независимости Косово будет голосовать вся Сербия, то результат будет один, а если только Косово — то иной. То есть, разделив большую территорию на меньшие, можно изменить пропорции большинства и меньшинства. В качестве аргументов по обоснованию пределов территории используются исторические, административные, этноязыковые, но побеждают чаще всего незамысловатые аргументы военной силы, массовой мобилизации и твердой политической воли. После чего границы меняются, а учебники истории переписываются. Если маятник политического успеха не склоняется в другую сторону, то сложившееся положение закрепляется и считается естественным и правильным.

Для успешности «реальной нации», достигшей суверенитета, необходимо, чтобы национальная идентичность была доминирующей во всех слоях общества, необходимых для его нормального функционирования. То есть, не «заработает», не будет «успешной» та нация, членами которой себя считают только крестьяне или только рабочие: необходим компетентный политический и экономический менеджмент, силовые структуры, администрация — то есть полноценный социальный организм, который может нормально функционировать, а нация будет жить.

Поэтому в спектре научных представлений используют порой такие, казалось бы, образные понятия и биологические аналогии, как «этносоциальный организм» и «этнополитический организм». Недостаточно принадлежать к одной нации по происхождению — нужно ведь еще много чего для нормальной жизни. Иначе получаются нереализованные амбиции и чрезмерная социальная и политическая цена националистических «упражнений». Я имею в виду, что для каждой нации существует определенный «аттестат зрелости», на который нужно сдать экзамен. Правда, ситуации исторические бывают разные и кому-то так и не дают возможности попасть на этот экзамен: геноциды, депортации, проигранные войны, двойные стандарты. К нациям можно отнести мысль Никколо Макиавелли касательно потенциальной успешности «государей»: важны не только целенаправленные разумные усилия — еще и фортуна. Но в любом случае, что особенно важно отметить:

воспринятая национальная идентичность — неистребима, если она стала социальным фактом («достаточно много людей считает, что эта нация существует»). Сущностная социально-психологическая черта национального чувства — это то, что, единожды возникнув, в большинстве случаев уже не исчезает, а лишь меняет формы выражения. Национальное чувство — «безвозвратно» по своей природе, к нему можно что-то еще добавить, что-то убрать, но не более того — ведь это способ видения мира. Национальное чувство можно только «удовлетворять» или «не удовлетворять» со всеми вытекающими последствиями. Однако если есть время и мощные системные ресурсы (как, например, у тоталитарного государства), то это чувство можно существенно погасить путем идеологической обработки и уничтожения наиболее заметных его носителей. Здесь простой пример — Украина в составе СССР.

Конечно, всегда наблюдаются процессы ассимиляции, «слияния и поглощения», но тут весьма силен фактор «порога»: формирование «сознательного ядра» национальной элиты.Тогда, если физически выживает или удерживается от ассимиляции какое-то количество национально ориентированных энергичных людей, то они, если дать им свободу выражения и информационные ресурсы, «из гроба поднимут» родимую нацию — примеров множество. Для них составляет проблему лишь политический климат в обществе: отсутствие свободы слова является наилучшим средством против распространения национализма (если он не является господствующей идеологи ей).

Конечно, сказанное — слишком общо, но все немногочисленные исключения в данном случае скорее подтверждают правило. Для любителей компьютерных аналогий можно привести иной пример: национальная идентичность добровольно инсталлируется «пользователем», а затем выполняет функцию фильтра и систематизатора входящей и исходящей социальной информации. У каждого человека есть такие — не только приобретенные, но и врожденные — «программы»: например половая идентичность, когда интерпретация окружающей реальности и восприятие других людей во многом диктуются тем, что я — мужчина или женщина. Ведь у каждого из нас есть культурно обусловленные стереотипы «мужского» и «женского» поведения. И у каждого есть «программы», регулирующие наше отношение к обществу, стране, миру. Всем людям для социально-психологической стабильности нужна какая-то четкость, априорное знание о себе и о других людях, чтобы переживать меньше стрессов из-за излишних сомнений. Варианты того, «что делать?» и «кто виноват?», лучше знать несколько заранее, до проблемной ситуации [10] Этим руководствуются некоторые политики, изначально создавая политически удобный «образ врага». . То же и с национальной идентичностью. Человек — существо социальное, он невозможен без своей социальной среды, и даже занимаясь исключительно собой или своей семьей, он иногда задумается: а что же это такое есть вокруг меня? и зачем оно? и в чем смысл этого совокупного многолюдного сосуществования?