Кирилл Галушко - Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину

То есть восприятие обоих «великих» не исходило из того, что нация — «искусственна», они лишь утверждали, что она является продуктом либо общей воли, либо общих чувств. То есть она оказывалась за пределами рациональности и поэтому не являлась «научной проблемой», а скорее ситуацией обычной реальной жизни, сферой политики, а не науки. В вопросе «национальных сомнений» на определенных территориях Дюркгейм предлагал поступать проще и проводить плебисциты [8] Плебисцит — всенародное голосование по какому-либо значимому поводу (в отечественной практике — референдум). , чтобы выяснить мнение самих людей, к кому же они себя относят, а не выводить это неким теоретическим «научным путем».

Волюнтаристское (волевое) или чувственное (эмоциональное) восприятия всегда поддерживались политиками и политическими идеологами: если в обществе «живет» важное, эмоционально насыщенное слово «нация», значит, нация существует, и понятие это нужно просто соответственно трактовать и развивать как идею «к практическому употреблению». Политика ведь как такового не должно беспокоить, существует ли объективно что-то, важно то, верит ли в это его аудитория, а при демократии — еще и электорат. Если голосующие верят в нацию, то какие могут быть сомнения в ее существовании? Политик вообще по роду своей деятельности не должен об этом думать. Он живет и резонирует с обществом, взывает к нему и предлагает ему себя в качестве «выразителя его интересов», а насколько удачно он резонирует — можно измерить рейтингом популярности политика и уже дальше раскладывать на социологические составляющие. Главное, что у него не должно быть слишком много заметных сомнений, если таковых нет у его избирателей.

Наиболее ярко и полно выразил «чувственное» восприятие нации выдающийся французский историк и публицист Эрнест Ренан (1823–1892):

Это общее чувство, этот постоянный плебисцит, который продолжается изо дня в день и создает нацию, этот великий союз, который опирается на сознание жертв, которые уже были вместе принесены, и готовность принести их в будущем».

Протонационалисты

Никколо Макиавелли (1469–1527) и Мартин Лютер (1483–1546). Один — вполне циничный прагматик, другой — религиозный реформатор. Для одного государственное единство Италии и «освобождение родины от варваров» было очевидной самоцелью, для другого тем же была религиозная независимость немцев от Рима и Библия на немецком языке. Италия и Германия образовали национальные государства через триста с лишним лет после смерти обоих деятелей, но явно не без их усилий

Поскольку нация живет в сознании людей, то не является по своей природе твердокаменным, запрограммированным и неизменным образованием. Чувства, как известно, преходящи. Поэтому, согласно Ренану, нация может жить, а может и умирать, но для этого не обязательно физически уничтожать ее членов: они могут просто «расхотеть» считать себя отдельной нацией, утратить чувство общности или волю к его поддержанию. (Правда, что-то не припоминается за ХХ в., чтобы сложившиеся нации умирали, кроме как физически, — скорее рождаются все новые и новые.)

Если говорить об «общем чувстве», то упомянутые выше Эмиль Дюркгейм и Макс Вебер в своих определениях были весьма близки к Ренану, так же как и исследователь проблем национализма Хью Сетон-Уотсон, который считает, что нация существует тогда, когда «значительное количество людей из определенной общности считает себя нацией или ведет себя так, как будто эта нация существует». Общая суть всех этих размышлений «великих умов» сводится к осознанию той проблемы, что нация живет в сфере субъективных представлений людей, в их сознании, но при этом опирается на определенные объективные факторы в разном сочетании и с разной приоритетностью (язык, территория, религия, историческая память, политический опыт и т. д.)

Именно тот способ, каким представители нации «распоряжаются» этими объективными факторами, какое значение им придают, и является решающим в определении того, какой же характер национализма у этой нации. А также — один ли он или их несколько.

В отличие от слова «нация», слово «национализм» с точки зрения истории уж точно недавнее. Впервые его употребили как определенное социальное и политическое понятие немецкий философ Иоганн Готфрид Гердер и французский консервативный церковный автор Огюстен де Барюэль в конце XVIII в. В начале следующего, ХІХ в., когда слово «нация» уже имело определенный политический смысл, «национализм» поминали изредка. По-английски слово употребили в 1836 г. в богословском понимании доктрины о богоизбранных нациях. С тех пор термин часто отождествляли с национальным себялюбием, но обычно отдавали предпочтение таким понятиям, как «национальность» и «национальная принадлежность» в значении пылкого национального чувства или национальной самобытности.

В последующее время национализм приобрел в общественной и обыденной жизни несколько значений и смыслов, основные из которых таковы:

• Процесс образования и становления наций.

• Чувство и сознание принадлежности к нации.

• Язык, символика, мифология нации.

• Социальное и политическое движение от имени нации.

• Доктрина или идеология нации, общая и конкретная.

Это перечисление характерно для современного обществоведения и изложено британским ученым Энтони Смитом.

У нас бы первое значение могли традиционно отнести к изучению этногенеза — процесса образования этноса, но понятия «этноса» и «нации» не тождественны. Можно по многим причинам и относительно любого народа поспорить по поводу того, когда возник данный этнос, а когда (и возникла ли) — нация.

Вторая характеристика может существовать без обязательной привязки к языку, символике или политическому движению. Человек может быть пламенным патриотом Украины, что проявляется, например, в «болении» за украинских спортсменов на олимпийских соревнованиях или за футбольную сборную, за «своих», и при этом не особо владеть украинским языком и не питать симпатий к каким-то украинским национальным движениям. Но с определенной точки зрения данный человек — несомненный украинский националист.

Язык и символика вполне могут существовать без особого идеологического обоснования в силу исторической преемственности культурной традиции и общего исторического опыта. Под символикой подразумевается не только герб, флаг и гимн (это атрибуты не столько национальности, сколько государственности), но и общие значимые события — достижения и трагедии. Тарас Шевченко как выразитель национального духа и его могила на Тарасовой горе в Каневе — явления, как мы понимаем, совсем не обязательно политического или идеологического характера. Они значимы в ином, более глубоком смысле, ближе к иррациональному чувству судьбы народа, говорящего по-украински, точно так же, как эмоции, испытываемые на кургане казацкой могилы, или в храме Святой Софии, или при виде с киевских гор. Для армян и евреев столь же значимы акты геноцида, холокоста, и поэтому не только язык, религия, но и историческая, человеческая память об этих трагедиях объединяют эти рассеянные (диаспорные) народы по всему миру. Вряд ли это чувство можно считать всего лишь проявлением навязанного идеологического заказа.