Александр Степанов - Порт-Артур (Том 2)

- Ты думаешь - запрещенное? - усмехнулся Борейко и, раскрыв первую страницу, показал:

- Читай, коль грамотен: "Разрешается цензурой"

- Чудно даже, чтобы про господ так писать, - все еще сомневался солдат.

С этого вечера Некрасов стал любимым поэтом. Чтецом выступал сам взводный Родионов. Низким, рокочущим басом он неторопливо читал "Кому на Руси жить хорошо", "Орина, мать солдатская" и другие поэмы. Блохин располагался рядом и пристально глядел ему в лицо, повторяя следом за фейерверкером отдельные фразы. Один Ярцев по-прежнему предпочитал Пушкина и, устроившись в отдалении, умиляясь втихомолку, читал на память целые главы из "Евгения Онегина".

Иногда завязывались общие разговоры. Излюбленными темами были: скоро ли кончится война и что после нее будет.

- Без бунта дело, братцы, не обойдется, - заявил однажды Блохин. - Как до дому доберемся - помещицкую землю промеж себя поделим, а попервах всех генералов да офицеров побьем.

- Что ж, ты и Медведя убьешь? - иронически спросил Родионов.

- Зачем? Он у нас за главного будет.

- Так ведь он офицер.

- Душа в нем солдатская, нашего брата нутром чует.

- И водку лакать здоров, тебе под пару, - усмехнулся Родионов.

- Не в том дело, - отмахнулся солдат. - Дюже умный зверюга.

- А Сергунчика нашего куда денешь?

Блохин призадумался.

- Варьке отдадим, пусть с ним милуется.

- Он и без тебя на ней скоро женится.

- Она на нем женится, а он детей нянчить будет, - под общий хохот не задумываясь ответил Блохин.

- Кондратенку как? - спросил Кошелев.

- То пусть Медведь решает, он башковитый.

Перебрали всех известных им офицеров и решили, что большинству из них придется "открутить башку".

- Черт с ними, пусть себе живут, лишь бы скорей войне конец и по домам разойтись, пока целы, - окончил разговор Родионов. - Пора и по блиндажам.

Кто ночью-то дневалит?

В блиндаже Родионов обратился к фельдшеру:

- Слыхал, появилась в Артуре новая болезнь, от которой у человека зубы выпадают, а сам заживо гниет, скорбут, что ли?

- Скорбут-цинга. На перевязочном пункте говорили, что в Четырнадцатом полку были случаи. У нас быть ее не должно - она делается от плохой пищи.

Харчи наши пока что подходящие.

- Все же надо людей предупредить. Завтра перед обедом о ней скажи да заодно посмотри, нег ли больных. Она, говорят, прилипчивая.

В один из спокойных дней Звонарев отправился на батарею литеры Б, где давно уже не был. Прочные бетонные казематы служили достаточно надежным прикрытием от бомбардировок, и солдаты находились здесь в относительной безопасности. Сидя под прикрытием бруствера прямо на земле, они чинили свою одежду, обувь, брились, стриглись, пили чай из котелков... Картина была самая мирная, и только посвистывание пуль где-то вверху да взлетающие временами на гребне маленькие фонтанчики пыли говорили о войне. Прапорщик прошел к каземату, где помещался Жуковский. Капитан встретил его совсем больной, исхудавший, почерневший, с глубоко запавшими глазами. Он едва стоял на ногах.

- Желудок совсем замучил. Я уже подал рапорт о болезни командиру артиллерии. Хочу хоть недельки две пожить на Утесе, авось поправлюсь. Здесь же на хозяйстве останется Гудима, благо он устроился совсем по-семейному с Шурой.

Звонарев, в свою очередь, рассказал капитану о генеральском посещении, не забыл упомянуть и о вечерних прогулках Борейко в город.

- Дай бог, дай бог! Может, женится - переменится, бросит пить!

Талантливейший человек, а водкой губит себя! - вздохнул капитан. Пойдемте-ка к Гудиме.

Штабс-капитана они застали за писанием дневника. Тут же с рукоделием сидела Шура, конфузливо поднявшаяся навстречу гостям.

- Приготовь нам чаю, - бросил ей Гудима, здороваясь с вошедшими. - Сейчас из Управления передали по телефону, что вам разрешено уехать на Утес, Николай Васильевич.

- Тогда я попрошу вас поскорее составить передаточный акт. Пойдемте займемся этим.

Жуковский и Гудима вышли. Звонарев остался с Шурой, хлопотавшей над керосинкой, - Вы давно здесь? - справился прапорщик.

- Приехала вместе с Алексеем Андреевичем.

- И не страшно вам?

- На Утесе бывало страшнее. Кроме того, мне там папаня с маманей проходу не давали. Вернись да вернись домой, - жаловалась Шура.

Как только Гудима освободился, Звонарев вместе с ним отправился в стрелковые окопы. Прапорщику хотелось посмотреть на действие "артурских пулеметов" Шметилло. Офицеры прошли на пехотную позицию. Прочно устроенные бревенчатые блиндажи и козырьки хорошо предохраняли солдат от ружейных пуль, шрапнели и действия малокалиберной артиллерии. От осадных же орудий эти полевые укрепления защитить не могли. Стрелки по большей части дремали в укрытиях, и только одиночные часовые неустанно следили за врагом.

- Мои солдаты все время мастерят нечто вроде перископа, чтобы иметь возможность скрытно вести наблюдение за японцами, да у них что-то не получается, - вместо приветствия обратился к артиллеристам вышедший навстречу Шметилло. - Может быть, вы и тут поможете мне?

- Я привел нашего инженера, он и окажет вам полное содействие, - указал Гудима на Звонарева.

Капитан поблагодарил и предложил артиллеристам зайти выпить чаю.

- Где Харитина? - оглянулся капитан. - Пусть разогреет чай.

- Ушедши в тыл, - отозвался денщик.

- Это что еще за баба появилась у нас, ясновельможный пан? - улыбнулся Гудима, закручивая усы.

- Вдова-солдатка, добровольно пошла в полк рядовым. Носит солдатскую одежду и числится стрелком. Непривередлива и очень храбра. Несколько раз ходила в штыки, на моих глазах приколола японца, а как разойдется, то и я побаиваюсь ее!

- Обязательно познакомлюсь с ней, - решил Гудима.

Поболтав с полчаса, артиллеристы двинулись обратно. На батарее они застали Шуру, беседующую с солдатом-стрелком. Среднего роста, довольно полный, безусый, с мягким продолговатым лицом, он сразу обратил на себя внимание офицеров.

- Переодетая баба, - определил Гудима. - Тебя как зовут? - спросил он.

- Рядовой седьмой роты Двадцать пятого Восточно-Сибирского стрелкового полка Харитон Короткевич, - грудным женским голосом ответил солдат.

- Не слыхал я что-то у мужиков такого голоса, да и вид тебя выдает! Ежели ее вымыть да приодеть - ничего бабенка получится, - обернулся штабс-капитан к Звонареву.

Харитина - это была она - густо покраснела и свирепо взглянула на офицера.

- Ишь сердитая какая, мордашка! Зачем к нам пришла?

- К сестрице, на хворобу пожаловаться, вашбродь.

- На женскую, что ли? А то у вас самих есть ротные фельдшера, допытывался Гудима.

Харитина невнятно что-то забормотала в полном смущении.

- Оставьте ее в покое, Алексеи Андреевич, - заступился Звонарев.