Сергей Степняк-Кравчинский - Андрей Кожухов

Он сохранял невинный и беззаботный вид, но внутренне страшно волновался. Время шло. Андрей мог вернуться каждую минуту - вероятно, в сопровождении Вулич.

Полицейские заговорили между собою, причем околоточный, стоя подле своего начальника, нашептывал ему что-то на ухо. Василий очень хорошо заметил, как квартальный, а за ним и околоточный посмотрели на место за дверью, где можно бы укрыться в момент, когда войдет Андрей.

Они, эти мерзавцы, составляли, очевидно, план атаки на Андрея спереди и сзади!

Но как помешать этому? Окна их комнаты выходили во двор, так что он не мог оттуда дать Андрею сигнал об опасности. Да и в предстоявшей свалке от него мало было бы пользы, так как он не имел при себе оружия. Его револьвер находился в боковом кармане куртки, снятой им до прихода полиции, и теперь надеть ее он не мог, не возбудив подозрений. Василий не знал, что придумать, когда вдруг отдаленный звук ракеты подал ему хорошую мысль.

- Ваше благородие! - воскликнул он самым невинным тоном. - Можно посмотреть на иллюминацию из окошка? Вон из чуланчика все видно.

Квартальному хотелось поговорить наедине с околоточным.

- Ступай, коли хочешь. Только ты мне понадобишься скоро.

Таким образом Василию удалось забраться в чулан, где он провел отвратительные минуты, стоя у дверей с бьющимся сердцем и прислушиваясь к малейшему шуму внизу.

Когда ему удалось предупредить Андрея, он вернулся в чулан с чувством облегчения и радости и на этот раз вполне насладился хорошо заслуженным развлечением.

Василий по природе был миролюбивый, добродушный и несколько ленивый человек. Он избегал каких бы то ни было тревог и относился к жизни легко, насколько это было возможно в его положении, всегда предпочитая сглаживать или осторожно обходить препятствия, вместо того чтобы идти к цели напролом.

Глава VII

ЗИНА У СЕБЯ ДОМА

В доме Зины, где на время укрылся Андрей, сильно тревожились за Василия. Его друзья терялись в догадках. Полиция, вероятно, случайно попала на его квартиру, и он как-нибудь запутался. Но, зная его, они сперва надеялись, что он вывернется и присоединится к ним, самое позднее, на следующее утро. Между тем утро прошло, а Василий не показывался.

Они стали беспокоиться. Зина через жену знакомого надзирателя узнала имена всех арестованных за последние несколько дней, но Василия не было между ними. Вулич тем временем отправилась в город навести справки у товарищей. Она вернулась с удивительным, хотя и приятным известием, что Ватажко встретил Василия на улице. Он был свободен, так как ни жандарм, ни околоточный не сопровождали его. Но, очевидно, он попал в какую-то передрягу, так как быстро прошел мимо и сделал Ватажко знак не разговаривать и не подходить к нему.

Первоначальные их предположения подтверждались. Василий, очевидно, запутался как-нибудь с полицией и теперь старается ее одурачить.

- Теперь нам нечего о нем беспокоиться, - сказал Андрей. - Он их, наверное, проведет и скоро будет опять с нами.

Зина с ним согласилась.

Когда новая тревога улеглась, старые заботы и планы снова завладели ими.

Вечером, после чая, когда хлопоты по дому были кончены и все трое собрались в Зининой комнате, Андрей приступил к делу, спросив Зину, какие у нее теперь виды и намерения относительно Бориса.

Он ходил взад и вперед, заложив руки за спину, не глядя на Зину.

- Вот письмо Бориса об этом, - сказала она. - Я получила его на другой день после попытки, но не передала вам тогда, потому что мне было не до того. Но я сохранила его для вас.

Она вынула из потаенного места два клочка бумаги: один - узкий и длинный, как бы срезанный край газеты, а другой - квадратный листок в несколько вершков, вырванный заглавный лист из книги. Обе бумажки были мелко исписаны карандашом.

В этом письме, написанном в ночь после поражения, Борис благодарил своих друзей, рисковавших ради него жизнью, в особенности Андрея, в таких теплых и задушевных выражениях, что у Андрея глаза наполнились слезами. Но в настоящем положении Борис считал все дальнейшие попытки к его освобождению делом безнадежным и, по всей вероятности, гибельным для его друзей. В заключение он просил Андрея тотчас же вернуться в Петербург, а всю организацию распустить без дальнейших отлагательств.

- Надеюсь, вы не находите его заключение обязательным для нас? спросил Андрей, стараясь говорить хладнокровным и деловым тоном.

- Конечно, нет! - воскликнула Зина.

- Я очень рад, что вы не пришли в уныние, - продолжал он. Настойчивость в подобных делах - самое главное. Делались неудачные попытки четыре раза сряду, а на пятый удавалось. Будем надеяться, что и нам лучше повезет в следующий раз.

- Да. Но вот в чем Борис совершенно прав, - заметила Зина, - вы не должны больше принимать участия в новой попытке. Вы сделали все, что было возможно. Оставаться долее здесь для вас - было бы напрашиваться на гибель.

- То же самое можно сказать и относительно вас.

- Нет, не то же самое. Полиция меня не знает, между тем как ваше имя открыто и на вас особенно злы. Кроме того, - прибавила она, - есть соображения чисто личные, по которым я одна должна продолжать это дело.

Андрей остановился прямо против нее.

- Личные соображения? - спросил он с удивлением. - Я вас не понимаю, Зина; или, если понимаю, что вы этим хотите сказать, то я самым энергическим образом должен протестовать. Такое дело нельзя переносить на узкую почву личных привязанностей. Мы предприняли освобождение Бориса как человека, дорогого для нашей партии, а не потому, что некоторым из нас он очень близок. Наши чувства и симпатии тут ни при чем.

- Я бы никогда не позволила рисковать кем бы то ни было ради Бориса, если б я думала, что его освобождение - мое личное дело, - сказала Зина.

- Хорошо. В таком случае не все ли равно, кто из нас будет вести дело? Вы противоречите себе.

- Нет, - возразила она, - я говорила о прошлом. Теперь же все переменилось к худшему, и в этом вся разница. Если бы Борис был мне чужой, я, вероятно, решила бы отказаться от дальнейших попыток. Но я не могу... Вот почему я одна должна взять на себя все.

Она нахмурилась и опустила голову на стол, перед которым сидела.

- Теперь вы, конечно, понимаете, - прибавила она более спокойным тоном, подымая голову, - что приходится иногда принимать в расчет и личные мотивы.

Он сел около нее на стул и молча поднес ее руку к своим губам.

Вырвавшееся у Зины признание только подтвердило то, что он давно уже говорил самому себе. Она просто горела на медленном огне. Постоянные выжидания, вечные думы о деле, от которого зависела жизнь Бориса, и ряд неудач - такие мучения были выше человеческих сил. Внезапное несчастие легче было бы перенести. Теперь страдания ее достигли такого предела, когда разум теряет контроль над чувствами. Если она останется в Дубравнике, то непременно выкинет что-нибудь отчаянное и погубит себя без всякой пользы. Ее нужно увезти отсюда во что бы то ни стало.