Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным

Вместе с футболом пробудился интерес и к другим видам спорта, но не всегда еще ханойский стадион бывает полон.

Субботним вечером Ханой выходит на улицы. Ханойский асфальт не пахнет бензином. Цветы по бокам асфальта, правда, тоже без запаха, но все же в воздухе держится приятное дыхание зелени. Зеленые коридоры улиц напоминают аллеи тихого парка. Идут по этим аллеям чинно, не спеша, как и подобает в парках. Ханойцы по натуре — созерцатели. Идти не спеша, разглядывая вывески и витрины, перебрасываясь словами, — высшее удовольствие для вьетнамца.

Ханой. Маленькие покупатели.

Медленно движется улицей поток белых ребячьих рубашек и девичьих блузок. Если долго идти вместе со всеми, непременно придешь к озеру. Три озера в Ханое. На каждом есть лодки, за небольшую плату можно кататься. А если хочешь, лови рыбу удочкой. Возле рыболова, как правило, человек сорок болельщиков. Каждую поклевку переживают и комментируют не менее активно, чем наши болельщики шахматный ход Таля в матче с Ботвинником.

Озеро «Возвращенного меча» и прилегающая к нему площадь с богатырями-деревьями для каждого вьетнамца значат то же самое, что Красная площадь для нас. За сотни верст едет вьетнамец в Ханой, чтобы поглядеть на священное озеро, чтобы побывать в Храме озера, чтобы поклониться Башне Черепахи.

Башню Черепахи вы увидите на папиросах, на бланках, на книжных заставках. Остановившись у островка с башней, вы подивитесь скромности этого сооружения. Но, вспомнив легенды, потрогав рукой шершавые, опаленные пожаром и временем камни, вы поймете вьетнамцев, почитающих Башню национальной святыней.

Возле Башни в воде живут две черепахи. Двести или триста лет живут, никто не знает. Скажут только, что черепахи жили еще при таком-то царе, такой-то династии. Раз в год огромные, как круглый стол, черепахи поднимаются к острову, греются на солнце, и тогда город переживает сенсацию.

Против Башни Черепахи — еще один остров. Сюда можно пройти по узкому свайному мостику. Тут Храм. У входа вы обратите внимание на урну, вделанную из старого французского сейфа. Внутри Храма возле алтаря с бронзовыми идолами и аистами, стоящими на черепахе, стоит еще один «сейф». Веришь в Бога — бросай деньги в эту копилку. Не веришь, пришел к Храму как турист — опусти деньги у входа. Эти контрасты переходного времени вы встретите повсюду.

У стены Храма на камне сидит одноглазый старик с ящиком на коленях.

— Гадатель… — шепчет переводчик.

Последний, может быть, гадальщик в Ханое, смущенно смотрит в сторону, вполне, наверно, понимая обреченность своей профессии. Рядом с гадальщиком шумная стайка пионеров. Синим мелком рисуют на камне Спутник…

Товарищ Хо Ши Мин.

До позднего вечера не утихают голоса возле озера. Устав ходить, люди присаживаются в полотняные кресла и на скамейки. За мелкие деньги можно купить что-нибудь из бесчисленных завернутых в пальмовые листья вьетнамских сладостей. Можно заказать красных креветок или жидкого, совсем не похожего на наше мороженого, или пива, которого раньше не делал Ханой и к которому только теперь начинают привыкать.

Совсем за копейку можно выпить сладкого соку, впитавшего в себя все лучи тропиков. Для этого надо подойти к зеленой тележке, возле которой на циновке лежат узловатые длинные палки. Широким ножом хозяин остругает одну палку, крутнет колесо, похожее на пароходный штурвал. Из раздавленного стебля в стакан потечет прозрачный приторно-сладкий сок сахарного тростника. В стакан бросят кусочек льда, сомнут лимон над стаканом, и напиток готов…

Часам к десяти и улицы, и площадь у озера пустеют. Не увидишь знакомых по нашим городам влюбленных на скамейках. Старый обычай запрещает девушке оставаться с парнем. Старый обычай запрещает парню относиться к девушке, как к равной. Много нелепых, унижающих человека обычаев уже поломано. Но живо еще наследство феодализма.

Когда мы уезжали из Ханоя, молодежная газета «Авангард» готовилась начать дискуссию по вопросам морали. «Жениться и выходить за муж не раньше двадцати!» — так сформулирована одна из мыслей дискуссии. По старому обычаю женитьба и замужество (особенно в селах) очень ранние — в пятнадцать-шестнадцать лет.

Это плохо влияет на потомство, это по рукам и ногам связывает молодых людей. С появлением детей они перестают учиться, им трудно работать. А сегодня, когда страна и работает, и учится, ранние браки стали заметным тормозом в росте страны…

* * *

Вот так живет город у Красной реки, город тропиков, город наших друзей. Он рано тушит свет в окнах и рано просыпается. Завтра, чуть забрезжит рассвет над Башней Черепахи, выйдет на улицу продавец риса дядюшка Нгок, а еще через час начнется работа для милиционера под зонтом. Новые станки погрузит на платформы и баржи механический завод. Реставратор в Храме Литературы переберется на крышу еще одной пагоды. Заложат завтра фундамент еще одного нового дома, новой фабрики. Еще одну вывеску частной торговли сменит вывеска государственная. Еще одну задачу решат взрослые ученики вечерней школы. А гадатель у Храма на озере еще раз горько усмехнется: «Не те времена…»

Новую жизнь, большую и счастливую, строит свободный Ханой.

Фото автора. Ханой — Москва.

1–6 июля 1960 года.

«На Каспии буря. В Море унесло понтон».

На нем было семеро нефтяников. Несколько часов затерянные среди волн люди боролись за жизнь. Один из них добрался до берега вплавь, остальных в открытом море подобрал теплоход «Тургенев»…» Это телеграфное сообщение было опубликовано в нашей газете 6 июля. Главным героем этой каспийской драмы выглядел Анатолий Байгушев. Это он добирался до берега вплавь…

Вот как это было.

* * *

Их было семеро. Инженер Муса Кулиев, механик Алексей Гришин, шофер Садратдин Сулейманов, слесарь Николай Пчелкин, сварщик Вагиф Шафигулин, тракторист Анатолий Байгушев и слесарь Геннадий Мусаэльян.

Семеро отошли от берега на понтоне, чтобы проверить трубопровод. В двухстах метрах от причала отказал мотор. Поочередно, призывая на помощь все знания нехитрой техники, семеро пытались оживить мотор, но захлестнутый соленой водой мотор молчал… Когда подняли головы, от берега понтон отделяла уже километровая полоса воды…

Любого матроса спросите, он скажет, что нет моря коварней, чем Каспий. Только что было смирнее голубицы, и вот уже несутся волны, в белесой тьме теряется берег, кажется, вот-вот судно провалится в мутно-зеленый ад. В такие часы не одно, даже большое, судно посылало в эфир тревожное: «SOS». А эти семеро оказались прикованными к железному корыту. Понтон держался на канате у берега и был совсем непригоден для плавания. И вот он в открытом море. На берегу сейчас пыль, из окон сыплются стекла от ветра, а тут свист в ушах, соленые брызги застилают глаза. Семеро, едва уместившись на «железном ящике» с двумя дырками посередине, крепко держатся за руки…