Ефим Черняк - Призрачные страниц истории

Важнейшим путем внедрения виртуальности в историческое повествование является образование версий. Они составляют большую часть виртуальности, окружающей человека, причем нередко дополнения в них неосознанно вносятся им самим. Лишь часть из версий являются версиями событий, удельный вес которых в развитии общества достаточно велик, чтобы они могли стать предметом истории. Впрочем, этот удельный вес по-разному оценивается представителями философско-исторических школ и направлений. Сами различные оценки определенного явления представляют собой «оценочные» версии. Если эти версии несовместимы (взаимоисключающи), то они, как и остальные несовместимые версии, за возможным исключением одной, являются виртуальными.

Возможность оказаться виртуальной внутренне присуща несовместимой версии, претендующей на то, что она является единственно истинной при ложности остальных. Прогресс науки, ведущий к смене представлений о мире и о месте в нем человека, сужает сферу традиционной виртуальности, сердцевину которой составляет абсолютная виртуальность версий, базирующихся на вымышленных или остававшихся непризнанными фактах. В то же время успехи в научном и культурном развитии, в распространении всеобщего школьного образования в передовых странах, а по их примеру и в остальных государствах, приобщение к историческому знанию десятков миллионов людей усиливает воздействие на общественное сознание инвентивной виртуальности, являющейся, по преимуществу, относительной виртуальностью. Возрастание количества познанных фактов увеличивает материал для создания новых версий, а интересы различных общественных групп (классовых, этнических, религиозных, региональных и т. п.) стимулируют создание этих версий.

Как правило, такие версии берут начало в макротеориях общественного развития. Когда факты, казалось бы, неопровержимо опровергают версию определенного события, ее сторонники стремятся доказать, что она все же является истинной, ссылаясь на версию более широкого явления, принципиально не поддающуюся опровержению, частью которого является (или будто бы является) данное событие. Так, например, марксисты, желая отвергнуть ссылку на то, что эволюция той или иной страны противоречила законам, открытым историческим материализмом, объясняли такое несоответствие исключительными условиями данной страны, которое выравнивалось в рамках всемирного развития. В результате оказывалось, что любое количество выявленных несоответствий не колеблет общих положений, претендующих на то, что они являются обобщением бесконечного числа исторических фактов, что закон — это некое среднее из разных вариантов развития, и что он проявляется в действительности путем отклонения от него. Выводя из-под критики общий закон фактически путем трактовки его как неопровергаемого закона, тем самым превращают в неопровергаемые и основанные на нем версии. (При этом проходят мимо того, что тот же закон является недоказанным и недоказуемым, поскольку, в лучшем случае, основан на обобщении лишь части относящихся к нему фактов.)

Часть виртуальных версий являются совместимыми и поддаются слиянию в более широкую «комплексную» версию. Но значительно большее их число является несовместимыми. Формированию несовместимых версий, затрагивающих более, чем одну сферу жизни общества, как бы это странно ни звучало, способствует стремление к историческому монизму, к нахождению исходной первопричины исторического развития, хотя у современной науки нет средств доказать, что такая причина действительно играла приписываемую ей роль.

Отчего пала Западная римская империя? В чем причина превращения Европы с конца средних веков в передовой регион по уровню экономического, политического, научно-технического развития? В чем причина Реформации? Была ли Английская революция середины XVII века в своей основе религиозным или социально-экономическим и политическим конфликтом? Способствовал или препятствовал колониализм развитию колониальных стран? На каждый из этих и подобных им вопросов имеются несовместимые ответы — версии, укоренившиеся в сознании различных общественных групп. (Следует оговорить, что некоторые по внешности сходные вопросы на деле возникают из разного содержания, вкладываемого в трактуемое понятие; скажем, вопрос, когда началась и когда закончилась промышленная революция или Великая французская революция. Напротив, различные ответы на вопрос, как соотносились эти две революции, приводят к различным несовместимым ответам — версиям.)

Некоторые исторические версии возникают из изначальной несовместимости эпизодов, служащих отличительным признаком. Возникновение других версий происходит иным путем. Каждое явление имеет неограниченное количество предшествующих ему явлений, часть из которых считается его причиной, хотя это невозможно доказать опытным путем. (В опыте даны только временные, а не причинные связи.) Нельзя также определить и удельный вес различных явлений, считающихся причиной данного явления. Максимум можно доказать, что обычно, если происходит первое явление, за ним следует и второе. Обычно, но не всегда, поскольку этому может помешать наличие других явлений. Достаточно признать решающим одно из них, чтобы основанная на нем версия оказалась не совместимой со всеми остальными. Это особенно четко видно, когда речь заходит о явлениях, которые включают составляющие, принадлежащие к разным сферам общественной жизни — экономике, политике, религии, межэтническим отношениям и т. д.

Одним из важнейших событий всемирной истории был переход от античности к средневековью, начальной вехой которого принято считать падение Западной римской империи (476 г.) и возникновение на ее месте варварских (преимущественно германских) королевств — остготского, вестготского, вандальского, лонгобардского, франкского и других. В прошлом и нынешнем столетиях благодаря трудам германских, французских и английских исследователей в сознании большой части населения Западной Европы укоренились две несовместимые версии этого перехода, особенно на территории Галлии, то есть нынешней Франции. Согласно первой версии, представленной преимущественно в трудах французских ученых, общественный строй, утвердившийся после падения Рима, представлял собой прямое продолжение прежних римских институтов. Роль германских завоевателей в произведениях историков-романистов рисовалась весьма незначительной и не оставившей серьезных следов. Напротив, историки-германисты (немецкие и некоторые английские ученые) рисовали иную картину — завоеватели принесли с собой нормы и обычаи, ставшие основой для новых общественных учреждений, которые определили последующее развитие Европы вплоть до нового времени. Очевидно, что одна из двух или обе эти версии, притязающие на исключительное владение истиной, являются виртуальными.