Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова

Наша беседа могла бы продолжаться, но подошел руководитель физической подготовки и, улыбнувшись, сказал одно слово: режим. Мы пожелали ученому успешной работы.

Врач

Младшего в космическом экипаже зовут Борисом. В семье Егоровых — любовь к этому имени. Отец — Борис Григорьевич, сын — Борис Борисович, двухлетний внук — тоже Борис. Наметилась и еще одна традиция: Борис Григорьевич — медик. Сын Борис — тоже медик.

Вечером мы сидим с ним в столовой на космодроме. Он держит между ладонями стакан чаю. Разговор о прожитой жизни, о предстоящем полете, о медицине и космонавтах, о музыке и художнике Рерихе, которого он почитает, об альпинизме. Борис незаметно выпил стакан чаю.

Сказал: «Еще!» Но сразу же спохватился: «Нет, нельзя».

— Часто приходится вот так себя останавливать?

— Часто… С того самого дня, когда начались тренировки.

Ему 27 лет, родился в Москве, на Арбате, учился в школе и Первом медицинском институте, прошел все, что проходит московский студент: напряженную учебу, концерты в консерватории, выставки и хоккейные матчи, вечеринки, споры о книгах и споры о жизни. Это было совсем недавно. С институтом он попрощался в тот год, когда полетел Гагарин. Но нам любопытно отметить: он знал Гагарина гораздо раньше, он видел, как Гагарин крутился на центрифуге, он видел, как лицо Гагарина покрывалось потом в тепловой камере. Студент Егоров в то время был лаборантом в научно-исследовательском институте.

В час, когда «Восток-1» облетел Землю, студент Егоров дежурил на самолете «в своем квадрате».

— В самолете мы и услышали: приземлился благополучно. Плясали от радости так, что выбежал летчик: «Вы что, сдурели!» В «гагаринский» год студент-лаборант стал врачом-лаборантом. Еще со школы была страсть к технике. Теперь технику удалось подружить с медициной… Постепенно врач-лаборант становился ученым. С помощью новейших приборов он регистрировал все, о чем сигнализирует организм космонавта на Земле и во время полета в космосе. Он был рядовым в армии медиков, крупинками копивших опыт. Его больше всего интересовало состояние вестибулярного аппарата при невесомости. Много об этом рассказали записи по приборам. По-прежнему это пока наиболее непонятное место в копилке космических экспериментов. Медицина вполне доверяет датчикам точной аппаратуры. Но ничто не заменит человеческий мозг, глаза и чутье человеческого сердца. Многое надо проверить, многое надо увидеть и испытать самому. В это же время будут работать приборы… Датчики будут укреплены и на его груди, и на висках. Он начал писать диссертацию. Он закончит ее, когда возвратится из полета. Врач вернется с бесценным багажом личных ощущений и наблюдений.

Как врач всякого корабля, он будет иметь бортовую аптеку. Он готов будет, если надо, прийти экипажу на помощь. Он так тренировался, что может выполнить работу товарища.

— Но, конечно, первое дело медицина…

Чай стынет в наших стаканах. Уже стихли голоса на теннисном корте. На втором этаже кто-то из космонавтов включил магнитофон.

Борис стучит ложкой в такт музыке по стакану.

— Это как раз то, что я просил проигрывать нам с Земли, когда будем летать.

О своей «простой» жизни он рассказывает шутливо, пряча за шуткой застенчивость.

— Ну как прожил двадцать семь лет — «родился, рос, кормился соскою…». Давайте уж расскажу все сразу. Я ведь знаю, о чем будете спрашивать. Люблю альпинизм. Около 20 раз поднимался к вершинам. Только не пишите, что к очень высоким. Люблю джаз. Люблю Кента и Рериха. Ездил на мотоцикле, прыгал с парашютом, плавал под водой с аквалангом. Люблю удить рыбу, до боли в сердце люблю Москву. Очень скучаю по сыну. Сейчас скучаю особенно. Комсомолец. Работу, которая мне предстоит, выполню с гордостью за наш комсомол. Я счастлив, что эта работа может стоять рядом с работой ребят с Ангары, с работой ребят-шахтеров и агрономов.

Только писать будете, пожалуйста, о работе моей говорите без громких слов.

Борис Егоров: «Сыграем перед дорогой».

Что же еще?.. Отец мой, когда узнал, куда я готовлюсь, сказал: «Решай сам». Я думаю, что это верная позиция. Я со своим сыном буду поступать так же. Мой путь к предстоящему старту прост и в то же время непрост. Если бы пять лет назад я проходил комиссию с Гагариным, Николаевым и Быковским, меня бы непременно забраковали.

Хотя я абсолютно здоров, но и теперь по физической подготовке в один ряд с космонавтами стать не могу. Но я все-таки много тренировался, и моего здоровья вполне достаточно для полета.

О спутниках я могу сказать слова самые добрые, полные уважения и доверия. Константин Петрович является примером для меня как ученый. Владимир Михайлович мужеством и настойчивостью завоевал право на этот полет. Мы сообща сделаем все, что ожидает от нас наука. Ну а теперь давайте прощаться…

Высокий молодой человек, последний раз улыбнувшись голубыми глазами, убегает по лестнице кверху. На столе, против стула, где он сидел, остался холодный, нетронутый чай.

Послезавтра полет.

Фото автора. Космодром, 10 октября.

13 октября 1964 г.

РЕПОРТАЖ С КОСМОДРОМА И ИЗ РАЙОНА ПРИЗЕМЛЕНИЯ

К моменту утренней связи с командным пунктом на космодроме корабль «Восход» прошел над Землею около полумиллиона километров.

Что делал, как чувствовал себя к этому времени экипаж? С восходом солнца журналисты атаковали ученых и членов Государственной комиссии. В большом зале, увешанном картами, где установлена радиотелефонная связь с кораблем, нам рассказали:

— Ночью члены экипажа по очереди отдыхали и продолжали работать. На корабле все в порядке. Вот несколько деталей пятиминутной беседы с экипажем корабля, пролетавшего над космодромом.

Главный Конструктор:

— …Хорошо. Ну а теперь интересно, как у второго дела?

Голос Феоктистова:

— Самочувствие хорошее…

Возвращение! Парадный кортеж космонавтов.

Далее диалог с космосом продолжался так:

— Как переносите невесомость?

— Не замечаю.

— Не понял, повторите.

— Не замечаю — много работы. Время здесь летит очень быстро. Много интересного встретили.

— Значит, не успеваете! Что ж, на сверхурочную работу надо вас оставить.

— Согласен.

— Только (улыбаясь) учтите: суточных сверхурочных платить не будем.

— Согласны работать на общественных началах.

— Ну пошутили, теперь о делах. Как программа работ?