Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова

Если пушку с «Авроры» поставить рядом с ракетой, разница будет такой же, как если бы с пушкою рядом поставили патрон от винтовки.

За сорок семь лет страна накопила неисчислимые ценности, страна, носившая лапти и покупавшая за границей даже часы и иголки, стала передовою державою мира. История не знала более быстрого роста духовных и материальных ценностей человека. Наши успехи были на глазах всей земли. Конечно, нам непросто давались километры нашей дороги. Были на ней ошибки и жертвы. Но это была дорога вперед.

Ракета, поднявшая 4 октября 1957 года первый спутник Земли, о многом сказала миру. Даже те, кто ничего замечать не хотел, протерли глаза: оказывается, у коммунистов огромная военная мощь, интеллектуальная мощь, оказывается, есть у них первоклассная электроника, оказывается, они умеют добывать редчайшие металлы и первыми могут решать самые сложные задачи времени. Ракета, проникшая в космос, вобрала в себя все, чем силен сейчас человек.

А русская фамилия Гагарин стала для мира символом нашего духа, нашей решимости идти вперед. И мы пойдем дальше. Наш завтрашний праздник — это не только кумач, музыка, хорошее настроение и два нерабочих дня. Это время, когда мы собираемся с мыслями. Оглянуться назад, хозяйски оценить сделанное, учесть ошибки и промахи и — снова в дорогу.

Дорога у нас верная.

6 ноября 1964 г.

Я видел, как приходит зима. Вчера был праздник, а сегодня лес, прогулявший все до последней золотой копейки, стоит озябший, притихший. Ни следа, ни голосов.

Небо опустилось на верхушки берез. Кажется, кто-то гонится за облаками, тяжелыми и сырыми.

Двух воронов облака прижали к самому лесу.

Летят беспечно осторожные птицы, уверены: лес пустой, никто не ходит в такое время. У поляны под елками увидели мой костер — отпрянули, как на стену наткнулись. Развернулись круто — слышно, как заскрипели тугие черные перья.

Еще ниже спустились тучи, и пошел снег. Тридцать четыре года я видел первый снег. Осень подводила к нему постепенно. Осень белит морозами траву, вставляет в лужи холодные стекла, и все-таки на первом снегу всегда стоишь удивленный: случилось что-то особенное. Снег на крышах, на шапке у почтальона, на скамейке в саду, на чучеле в огороде. Совсем иной мир. Кажется, посветлело, кажется — с этого утра и жить надо иначе.

Так было с самого детства.

На четвертом десятке стал проверять себя: первый снег удивляет — значит, еще не старею.

На этот раз встретил зиму в лесу, а это совсем не то, что в городе, на асфальте.

Сижу у огня. Слышу, идет. Большая, белая, тихая. Поглядел кверху: тяжелая туча, как корабль, наехала на высокую сосну, и полетели из тучи белые перья. Над костром тают. На траве тоже сначала таяли, а потом забелелась трава.

Большой муравейник с зеленой травой по краям стал похож на белую лысую голову с зелеными волосами.

Лоси не бегут от зимы. Лосю и зимой хватает тепла и корма.

Пахнет мокрой хвоей, от костра пахнет картошкой и подгорающей на прутике колбасой. Березняк совсем растворился в белой кисее тихого снегопада. Только стволы осин снизу темнеют, как обгорелые. Прямо над головой — тихий шорох.

Два поползня вниз головой вьются по корявому стволу старого вяза. Поползни при осенних достатках имеют привычку прятать зерна в складки коры. Теперь бегают, ищут запасы. А снег идет и идет. На шапке сугробец, на воротнике. Чуть повернулся — снег холодит щеки. Кажется — как в детстве, хороший друг подкрался сзади, взял твою голову руками в белых варежках и молчит: угадай, кто? Крот роет еще не замерзшую землю.

Один за другим появляются метрах в десяти от костра бугорки рыхлой земли размером с шапку.

На глазах черные бугорки белеют. На носках крадусь к последнему бугорку… Услышал крот, перестала земля пузыриться.

Шаг за шагом в глубь леса. Три лосенка стоят в осиннике. Неделю назад я их видел в той же лощине. Тогда метнулись; сейчас стоят, нюхают воздух, не убегают. Лосята первый раз видят, как падает снег. С треском сорвались с березы, нырнули книзу и пропали за белыми хлопьями две черных птицы. Шум крыльев тонет, как в вате. Кто один раз слышал тетеревиные крылья, тот захочет еще раз услышать. Иду наугад. Опять слетели, исчезли в пяти шагах.

Кружу по лесу. Ружья нет, снимать нельзя в снегопад. Одна награда — шум крыльев.

Ноги наконец устают. Мысль обращается к дому. Но где он? В белом молоке нет никаких примет, ни солнца, ни ветра. Снега уже по щиколотку. Неожиданно вижу следы. Большие и маленькие от резиновых сапожков. Иду по следам.

Вот около рябины двое стояли. Сломили ветку с морозными ягодами, на полянке владелец резиновых сапожков вывел палкой печатные буквы: «КОЛЯ».

Падает снег, и падают с берез маленькие, похожие на птиц семена. Вот тут двое, около пня, разворошили старые листья. Вот следы пошли к замерзшему бочагу. Сапожки прокатились по льду и увидели пустое дупло дятла в осине… Да вот и люди — старик и мальчик лет семи — девяти. Остановились. Старик что-то рассказывает, мальчик подставил ладонь, ловит снежинки. Так вот куда вышел! Около початой копенки сена стоит годовалый теленок со школьным звонком на шее.

Теленок тоже первый раз видит, как падает снег…

— Как лучше пройти до станции?

Старик оборачивается, довольный, что есть с кем перекинуться словом, идет навстречу.

— А вот так, по просеке, возле горелой сосны свернешь… Нет, напрямик не пройдешь — река не стала еще…

Лиса готова подраться за свой нелегко добытый обед.

Мальчик лепит в ладонях снег и швыряет в теленка. Один комок попадает. Теленок, взбрыкивая, бежит к сараю. Глухо звенит звонок.

Снежная занавесь поредела. Мелькнула звезда в разорванных облаках. Снег начинает скрипеть под ногами. Минутная остановка, чтобы достать в рюкзаке забытое яблоко. Вот всю ладонь, румяное яблоко. Было когда-то лето…

Сумерки. Если бы не просека, в два счета бы заблудился. В ботинках мокро, штаны мокрые до колен. Как великие блага вспоминаются чай, лампа и печка. Но я много раз валился от усталости и вымокал. Хорошо знаю: там, в тепле, этот прожитый день будет потом вспоминаться и сниться. Я видел, как приходит зима.

Фото автора. 13 ноября 1964 г.

Студенты: отец и дочь

Да. Студенты — отец и дочь. Учатся в Московском авиационном институте. Отец — на пятом курсе, дочь — на втором. Живут в одном общежитии. Дочь на втором этаже, отец живет этажом выше. Дочери — восемнадцать. Отцу только что исполнилось сорок.