Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова

Переправляемся на пароме. Делаем еще один крюк, чтобы поглядеть на старую церковь, в которой четыре дня прятался вор, обобравший сельпо в Капустищах. Сидим на горячем могильном камне с надписью «Поклонитесь усопшему Герасиму Чернецову» и глядим, как по Сейму, то пропадая, то появляясь между деревьями, плывет большой катер с баржею на буксире. Нам осталось проехать в сельпо мимо белых, крытых красной черепицей домов, но Володька заметил аиста у воды. Мы проследили, куда полетел аист, и минут через десять уже стояли у старого вяза с гнездом на верхушке.

Две птицы трещали клювами, нагибались и поправляли что-то в гнезде. Потом одна улетела.

Володька сказал: «Один раз видел — аист нес ужака…» Эти шесть слов нас погубили. Мы стали лагерем в стороне от гнезда и приготовили аппараты — почему бы и сегодня аисту не принести птенцам ужака? «Представляешь, Володька, снимок?!» Володька оценил важность задачи.

Час ждем, другой ждем. Аисты трещат красными клювами, поочередно летают за речку, но ужаков не приносят. Три часа ждем.

Плюнуть бы и поехать, а вдруг как раз принесет?.. В этот день аисты ужака не поймали.

Мы спрятали в рюкзак аппараты, купили в крайнем дворе огурцов и, закусив, снова воспрянули духом. «А что если глянуть, что там, в гнезде?» Я снял сандалии и полез. На середине пути понял: надо вернуться — слишком высоко.

Но легко ли так «опозориться»!.. И я продолжал лезть. Аист слетел с гнезда и сел по соседству на грушу. Он стоял на одной ноге и не сводил с меня глаз.

Гнездо было похоже на большую кучу мусора. На мусоре сидели четыре покрытых белым пухом птенца. Я сделал снимки и провел в гнезде небольшие раскопки. Вот что я обнаружил: гусиное перо, кусок газеты «Советский спорт», детский носок, сухую лягушиную лапку, обертки конфет, солому, два воробьиных гнезда с птенцами, кусок облезлой пленки от кинофильма «Анна на шее», страницу из учебника алгебры и еще всякую всячину. Раскопки прервал голос на горке: «Ах, окаянные!..» Я увидел бабку, бегущую с коромыслом наперевес, и стал быстро спускаться, чтобы самому принять бой. «Ах, окаянные! Они что, вам мешают?..» Я спустился, когда находчивый Володька уже потушил пожар: «Это, бабушка, для науки…» Старуха поверила и даже сочувственно оглядела мою разодранную рубаху. «А я думала, ребятишки… Черногузы к нам девятый год прилетают». Мы вспомнили про хлеб и стали с бабкой прощаться.

Жук с рогами, как у оленя.

На дверях сельпо висел большой красивый замок. Но продавец жил близко, и мы кинулись продавцу в ноги. Продавец узнал Володьку: «А, Михайлов сын…» — и дал нам четыре буханки пахучего теплого хлеба…

«Да где же вы пропадали?!» — всплеснула руками Володькина мать. Пришлось рассказывать все по порядку.

Потом были еще хорошие дни. А в конце отпуска опять пошел дождь. Мы сидели под крышей на сеновале и вспоминали. «А бутылка?» — сказал Володька. Он сбегал и принес засмоленную бутылку с письмом. «Пустим, а?» Под дождем мы пошли к лодке и поплыли к Сейму, мимо гнезда зимородка, мимо «енотной отмели», мимо плотвиного места… Бутылка поплыла, чуть качаясь.

Стадо гусей посторонилось, и бутылку вынесло на течение.

Кто-нибудь подберет и откроет бутылку.

Может, это случится в близком селе на Сейме, может, в старом городе Рыльске у переправы, может, у сахарного завода, а может, и еще дальше — Сейм впадает в Десну, Десна течет в Днепр, Днепр — в Черное море… Письмо в бутылке забавное и немного грустное, потому что писалось в дождливый, пасмурный день.

В письме указаны наши с Володькой координаты и есть обещание поделиться маленькой тайной, которую знают пока что два человека — Володька и я.

В одной из книг В. Песковраскрыл секрет, кто же такой Володька, поместив к «Володькиному лету» это фото: Дима, любимый внук Василия Михайловича.

Фото автора. Якушино, Курская область.

11 июля 1965 г.

Лошади

Я слышал однажды, как всем известный усатый кавалерист сказал студентам: <���Лошадь, она еще покажет себя…» Все улыбались — кому не ясна судьба лошади на земле. В память о ней останутся только названия: лошадиная сила», «мотор в сто пятьдесят лошадиных сил», «ракета в миллион лошадиных сил». Миллион лошадей пришлось бы запрячь, чтобы поднять Гагарина над землей. А по земле человека унесет одна лошадь. Однако и на земле человек выбирает мотор — пятьдесят лошадей сразу!

Но человека с лошадью связывают тысячи прожитых лет. И, наверное, поэтому усатому кавалеристу хочется верить: «лошадь себя покажет»; наверное, поэтому я испытал первобытную радость, когда по песчаному берегу на лошадях со свистом и гиканьем мчались в воду мальчишки. Одна такая скачка — целая школа для человека. Удержавший в узде одну лошадиную силу сумеет потом управлять упряжкой и в миллион лошадиных сил…

Мальчишки

Конечно, их надо бы вздрючить. Старый литой орел, наверное, и пятерых выдержит, но ведь шею можно свернуть. Я вышел из лесу и приготовил уже мудрое слово взрослого человека. А потом передумал. Три спины, три затылка, босые ноги под левым крылом у орла…

Мальчишки о чем-то говорили, что-то видно им было за лесом, за водокачкой и старинным княжеским домом.

— А если в том месте дырку проделать и все глубже и глубже рыть, до самой Америки? А потом по канату вжик — и там… Ну, какой-нибудь скафандр для этого сконструировать…

— А я вчера до совхоза машину гнал. Отец был пьяный. Говорит: «Садись, Витька, на мое место. Только не по дороге валяй, а по лугу…»

Крайний из мальчишек держал поспевшие одуванчики. Он надувал щеки, и белый пух летел над прудом к другому берегу.

— Вон опять, опять пыль поднимает…

Мне страшно захотелось увидеть: что там, за лесом? Когда мальчишки ушли купаться, я разулся и уже прикидывал высоту. Но послышались голоса на дорожке, и я вспомнил, что человек я взрослый…

А ведь что-то интересное можно увидеть за лесом, если забраться орлу на крылья.

Аисты

— Понимают ли аисты что-нибудь в красоте?

— Не дано. Только человек…

— Но почему же вечером они становятся рядом и глядят вон туда, где солнце прячется за стога, и речка прячется в лес, и лошади ходят в тумане?