Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки.

Для одних голоса птиц — что-то вроде учебника, для других — это голос далекой родной земли, для третьих — предмет любопытства («Подумайте, подмосковные птицы!»), кому-то надо озвучивать фильм, а большинству — «витамин для души».

Выпущены три пластинки голосов птиц (три серии), записанные Борисом Вепринцевым. У пластинок большой тираж. Но по-прежнему спрос превышает продажу. Двадцать тысяч пластинок попросили в Чехословакии, пятьдесят тысяч захотели купить поляки. Пластинки вошли в мировых каталоги. На всемирную выставку в Монреаль пластинки будут отправлены в ряду национальных ценностей. И это в самом деле национальная ценность, так же как первый сборник народных пословиц, как записи народных песен…

…Я думал, как лучше закончить очерк. И вот ничего не надо придумывать, вспоминать.

На столе у меня проигрыватель с пластинкой. Громко кукует кукушка. Окно открыто. Я вижу: девушка на балконе соседнего дома ищет что-то глазами на тополе. «Кукушка? Вроде бы рано…»

Но кукушка! Я вижу, как губы у девушки начинают считать: раз, два… Может быть, девушка никогда не видела птицы кукушка, но нет человека, кто бы не знал этой самой простой из песен и, услышав, не загадал бы. Мне хочется, чтобы девушка насчитала как можно больше. Осторожно перевожу иглу… и еще раз перевожу. Считает… Выходит на балкон старуха, о чем-то говорит с девушкой, подносит к уху ладонь и тоже начинает считать…

Иногда человеку так мало надо для радости.

Фото автора. 7 мая 1966 г.

РЕПОРТАЖ НАШЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА В. ПЕСКОВА ИЗ РАЙОНА ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ

Я прилетел в Ташкент ночью под воскресенье 8 мая. На подлете пассажиры притиснулись к окнам и облегченно вздохнули — внизу мерцал привычный разлив огней. И по дороге с аэродрома в гостиницу я не сразу заметил следы бедствия. Город спал. Город пахнул теплой молодой зеленью, теплым хлебом, бензином и новым непривычным запахом глиняной пыли.

На одной из улиц автомобильные фары уперлись в брезентовый бок палатки. Проезда не было. На асфальте два ряда палаток. Храп спящих и тихие разговоры не сообщали тревоги.

Казалось: туристов ночь застала посреди города, и они, недолго думая, стали лагерем на проезжей улице. У одной из палаток на табуретке светился огонь. Бородатый узбек и, видимо, его внук читали около лампы. Я попросил посмотреть книги. Старик дружелюбно протянул коран в черном кожаном переплете. Парень-студент сидел над учебником.

Подошел патруль — девушка и трое ребят с повязками на рукавах. Спросили:

— Вы кто такие, товарищ?..

Я попросил показать дом. Старик пронес лампу вдоль глиняного дувала. Забор, иссеченный трещинами, от прикосновения шатался.

— Аллах помогал строить — аллах взял, — сказал старик.

Лампа осветила комнату без одной стены. Сквозь трещину в потолке виднелись звезды.

Время остановилось в момент землетрясения.

— Я спал вот тут, — сказал парень-студент, — чудом остался. Печь рухнула рядом с кроватью…

Редко на какой улице не стояли палатки.

Перед сном я, как всегда, прикинул в блокноте, что надо сделать завтра, подчеркнул слова: «У возможно большего числа людей узнать, как это было».

Природа облегчила задачу. Я сам теперь могу рассказать, как это было… Я проснулся с ощущением: кто-то разбудил неосторожным толчком. Включил свет, стал рассеянно листать книгу. На часах было начало четвертого… Все дальнейшее вряд ли когда-нибудь позабудется.

Дом вздрогнул и закачался. Сумка с фотоаппаратами, стоявшая на шкафу, поехала к краю. Я прыгнул на подоконник и поднял глаза к потолку. Потолок почему-то не падал, хотя дом ходил ходуном. Отдаленный гул, и над головой — странный, непривычный звук мнущейся штукатурки. Ощущение: сидишь в коробке, по которой сбоку и снизу кто-то жестокий и сильный дает пинка. Секунд пять или шесть встряски.

Звон разбитого стекла у входной двери. Потом тишина.

— Лина, выскакивай!

Это был первый звук, который я услыхал. Ночной сторож с площадки перед гостиницей звал Лину-администратора. Потом я услышал собачий лай. Тысяча ли, десять ли тысяч собак завыли одновременно. Со всех сторон — жуткий собачий вой. А потом сразу — гул человеческих голосов. Миллион людей одновременно вскочили с постелей и оказались на улице.

У дома командированные мужчины и женщины в плащах и пиджаках, накинутых поверх ночных рубашек, в обувке на босую ногу ежились от ночного холода, перетаптывались, не решаясь заходить в дом…

Утром выяснилось: толчок был в шесть баллов — второй по силе после 26 апреля. Жертв в эту ночь не было. Но город пострадал. К оставшимся без крова прибавилось еще двенадцать тысяч людей. На пункт «Скорой помощи» было доставлено более сотни раненых.

* * *

8 и 9 мая я пешком обошел город. Общее впечатление: город пострадал очень сильно, пострадал в основном глиняный одноэтажный Ташкент; Ташкент новый, многоэтажный, не пострадал совсем.

Когда стоишь в центре около Оперного театра, кажется: ничего не случилось. Играет фонтан на солнце, идут автобусы и трамваи.

На маленьких пони вокруг театра катаются ребятишки. И людей на улицах столько, сколько и положено быть в праздничный день. Сверкает стеклами бетонное здание универмага. Возле шестиэтажной гостиницы «Ташкент» в длинно-полых одеждах стоят и беседуют африканцы, прилетевшие на симпозиум по ликвидации неграмотности. Но вот ты узнаешь: эта гостиница — единственная уцелевшая из всех городских гостиниц. Верхние два этажа у нее тоже кое-где треснули, людей с этажей пришлось выселить.

Но в целом огромный дом устоял. Устояли все постройки последних шести — восьми лет. Стоят заводские трубы. Стоят неповрежденными кварталы современных жилых домов. Телевизионная вышка высотою в сто девяносто пять метров стоит невредимая, и — парадокс: разрушен одноэтажный дом радиостудии. Дикторы из автобуса ведут передачи.

Пострадал в основном одноэтажный глиняный город. И поскольку Ташкент на три четверти состоял именно из таких домов — потери сразу даже не поддаются подсчету. В центре из аварийных домов переселились все учреждения.

Городская милиция разместилась в палатках. На палатках таблички: «Начальник милиции», «Хозчасть», «Следователь». Стучат в палатках машинки, звенят телефоны. Пункт «Скорой помощи» тоже в палатках. Прямо под деревом девушка-врач делает перевязку пострадавшему от обвала.

— Ну, потерпи, миленький, потерпи…

Мужчина, стиснув зубы, отвернулся от окровавленного плеча. Наблюдающий вместе со мной эту картину пожилой узбек вздыхает: