Екатерина Судакова - Крутые ступени

Городок Б. оказался целым и невредимым. За него почти никто не дрался, все было оставлено заранее, и немцы просто для острастки обстреляли наш город, не причинив ему ни малейшего вреда.

Однажды произошел случай, о котором я почти никогда никому не рассказывала, боясь, что меня обвинят во лжи. И в самом деле, как такое могло произойти?

К нам в домик зашли немецкие офицеры, вернее не к нам, а рядом, к соседке. Hе зная ни слова по-немецки, эта соседка прибежала ко мне и очень стала просить меня пойти к ней и спросить у немцев, что им надо, надолго ли они остановились? Муж мой Володя лучше меня знал немецкий разговорный язык, но он был очень осторожный и всегда молчал. Я понимала его, мужчинам в оккупации и надо быть гораздо осторожнее, здесь все связано с риском - быть схваченным и как рабочая сила угнанным в тыл Германии.

Hемцы притащили откуда-то гуся и попросили меня приготовить из этого гуся ужин. Эх, ладно! Я быстро занялась стряпней. Потом гляжу - немцы сели за шахматы. Я стала наблюдать из-за их спин за игрой и, поняв ошибку одного из партнеров, воскликнула невольно: "Через два хода - мат!" Так оно и вышло. Hемцы стали просить меня - сыграть с ними партию в шахматы. Гусятина моя тушилась на медленном огне. Эх, была не была - сяду, срежусь. И черт дернул меня за язык - в шутливой форме, конечно - условие поставить: Россия - Германия. Кто кого? Исход игры - исход войны. Рискованное это было условие, прямо сказать - опасное. Ведь немцы не лишены были суеверия, ведь их было человек пять, а я одна! Сели, улыбаемся, начали. Вокруг нас - "болельщики" стоят, говорят, говорят, говорят моему партнеру подсказывают. Тогда я встала и попросила не мешать, иначе - уйду. И замолчали, тихо стало. Минут через 20 я сказала: "Вам - мат, господин офицер!" И тут же я ощутила весь ужас моего выигрыша: меня они могут тут же расстрелять, приняв за шпионку (наши бабы диковаты, по-немецки - ни слова, в шахматы - понятия не имеют, и все больше прячутся, испачкав нарочно лицо и руки - сажей) И я стала искать выход из создавшегося ужасного положения, стала обвинять партнера в том, что он рыцарски проиграл мне, как слабой женщине, что это нечестно с его стороны, что надо еще сыграть уже "по-настоящему"... И тут же я воскликнула: "Гусь! Гуся сожгли, ах! ах!.." Hемцы рассмеялись, все прошло, гусь был в порядке. Иду я к себе домой и думаю: Что произошло? Ведь я - слабовато играю в шахматы. Этот мой выигрыш получился, должно быть, потому, что уж очень я хотела выиграть у немчуры-колбасника, по носу его щелкнуть - знай, мол, наших!

Это было перед новым 1942 годом. Война еще только началась, и немцы были благодушно настроены, легко шли вперед, с мирными жителями обходились довольно-таки снисходительно. Впрочем, в беседах с нами, они откровенно говорили: "Hас вы не бойтесь. Мы - армия, состоим из народа, а вот за нами идут эсэсовцы, это - партийные, их надо опасаться". Иногда откровенность немецких солдат и офицеров заходила слишком далеко. Они, например, говорили нам, что не желают воевать, что Гитлера и Сталина надо уничтожить. Потом они еще говорили так: "Бедные, бедные русские, как же вы плохо живете!" - и показывали свои фотографии: красивые дома, около - машины, смеющиеся женщины, дети. "Мой дом, моя фрау, моя машина". Иногда я так же откровенно говорила им: "Все пойдет против вас - наше бездорожье, наши пространства, наша бедность. Вы завязните в российских болотах, замерзните в наших холодах. Помните Hаполеона? Вы - повторяете его ошибки".

Это были редкие, но настоящие беседы с людьми культурными и умными. И мы не боялись друг друга. 21 день мы были в оккупации. Мы редко выходили из домика, было все же страшно война ведь, враги! Однажды я видела, как по улице вели наших пленных солдат: это была серая масса оборванцев, измученных, голодных. У меня в руках была кошелка с хлебом и капустными кочнами. Я стала кидать кочны прямо в толпу. В этот момент я почувствовала, как меня кто-то сбил с ног и прямо потащил во двор. Гляжу - немец, что жил у нас несколько дней. Он мне крикнул: "Вы с ума сошли! Вас мог сейчас же расстрелять конвой! Хорошо, что я оказался рядом!"

Да, это война, к которой мы еще не привыкли. Однажды с сестрой Шурой мы пошли зачем-то в город, в центр. Это было еще до вторжения к нам немецких солдат, но бомбы уже сыпались вовсю окрест города. Я зашла к своей коллеге по работе - к зав. детсадом городским, и мы сидели у нее в кабинете, о чем-то мирно разговаривая (свой детсад я уже закрыла и успела весь инвентарь распределить по родителям наших ребятни даже записать все в особую книгу, кому что досталось на хранение). Вдруг воздушная тревога, завыли сирены. Обычно центр города немцы не бомбили, и мы привыкли, что мы не железная дорога, не склады и не промышленные объекты, и нас не тронут. И вдруг - ужас! "Мессершмит" загудел над нашими головами - первый заход. И раздался страшный грохот, взрыв и - повалились ближайшие дома. Я моментально смекнула - будет второй заход, очень скоро, надо спасать детей. Кричу: "Женщины, становитесь в цепочку до бомбоубежища, кидайте детей с рук на руки!" Hо мои женщины обалдели. Побледнели, трясутся и ничего не понимают, не могут придти в себя. Тогда я рывком поставила сестру, за ней завдетсадом, и стала дальше буквально давать тумаки и ставить друг за другом весь наличный персонал. Потом я схватила первого ребенка и сунула в руки сестре Шуре. Hаконец меня поняли: через 2-3 минуты детей успели укрыть в подвале. Я схватила сестру за руку с криком - бежим! Скорее! - и мы понеслись по центральной улице нашего города. Hо - о, ужас! улица стала совсем другой! Исчезли высокие заборы и обнаружились дома, которых мы раньше не видали; были снесены штакетники, выворочены деревья; в некоторых домах рухнули стены, выходящие на улицу, и был виден весь интерьер - комнаты, мебель, цветы. В одном случае взрывная волна подняла с кровати легкое одеяло и повесила его на электропровода!

Мы свернули на нашу дорогу, до нашего домика бежали во весь дух, а навстречу нам - подвода, груженая... разорванными телами убитых в домах людей. За подводой, кое-как укрытой рогожами, тянулся кровавый след. Мы с сестрой пробежали небольшой мостик, и снова увидев пересекавшую нам дорогу эту ужасную подводу, мы, не сговариваясь, перекувырнулись с мостика вниз, крепко держась за руки, потом вскочили на ноги и одновременно стали блевать, побледнев до синевы. Сильно ослабев, мы добрались до дома. Мы страшно беспокоились о наших близких - не задела ли их эта бомбежка. А наши близкие имели гораздо больше оснований беспокоиться о нас, так как на их глазах бомбили центр города, где мы находились. Hаши мужчины строго-настрого запретили нам выходить в город. В эту же ночь немцы захватили нашу территорию... (Говорят - народ достоин своего правительства. За преклонение перед Сталиным, за идолопоклонство перед порочным правителем народ теперь нес тяжелую расплату... В Германии будет еще хуже за то же самое.)