Гровер Ферр - Оболганный сталинизм. Клевета XX съезда

«Утверждение, что руководители местных управлений НКВД молчаливо сопротивлялись Ежову и что Ежов лишь под угрозой ареста вынуждал их проводить массовые операции, противоречит показаниям другого участника конференции – начальника Оренбургского УНКВД А. И. Успенского (полученные от него во время следствия в апреле 1939 года). По его словам, они “пытались опередить друг друга с отчётами о гигантском количестве арестованных”. Конечно, Успенский ошибался, когда говорил о взятых под арест, поскольку на конференции речь шла о квотах на будущие аресты в каждой из областей. По утверждению Успенского, в ежовской инструкции значилось: “Бей, уничтожай без разбора”; Успенский цитирует слова Ежова, сказанные по поводу уничтожения врагов, что “какое-то число невинных будет тоже истреблено”, но это “неизбежно”. В двух других источниках приводится похожая формулировка: Ежов объявил, что “если в ходе операции будет расстреляна лишняя тысяча, большой беды в том не будет”.

Во время конференции (НКВД 16 июля 1937 года. – Г. Ф. ) Ежов и Фриновский беседовали с каждым из приехавших начальников УНКВД, обсуждая запрашиваемые ими квоты на аресты и казни и инструктируя их по поводу мероприятий, связанных с подготовкой и проведением операции. Миронов проинформировал Ежова о «правотроцкистском блоке», раскрытом в руководстве Западно-Сибирского края. Когда он сказал о неубедительности улик против некоторых из задержанных, Ежов возразил: “Ты почему не арестовываешь их? Мы не собираемся работать для тебя, сажать их в тюрьму, затем рассортировывать, отделяя тех, против кого нет улик. Действуй смелее, я уже неоднократно говорил тебе”. Он добавил, что с согласия Миронова в некоторых случаях начальники отделов могут применять “физические меры воздействия”. Когда Успенский спросил Ежова, что делать с 70‑летним арестантом, тот отдал приказ расстрелять его…

Успенский был удивлен и встревожен его ( Ежова. – Г. Ф. ) пьяными разговорами за столом. Во время поездки ( по Украине. – Г. Ф. ) Ежов непрерывно пил, хвастаясь Успенскому, что держит Политбюро “в руках” и может делать буквально всё, арестовать любого, включая самих членов Политбюро» [349].

Алексей Наседкин, б. начальник Смоленского УНКВД, с мая 1938 года – нарком внутренних дел БССР, описывал происходящее на конференции НКВД в январе 1938 года следующим образом:

«Ежов одобрял деятельность тех руководителей НКВД, которые приводили “астрономические” цифры на репрессированных, такие, как, например, начальник Западно-Сибирского УНКВД, отчитавшийся об аресте 55 000 чел., Дмитриев из Свердловской области – о 40 000, Берман из Белоруссии – о 60 000, Успенский из Оренбурга – о 40 000, Люшков с Дальнего Востока – о 70 000, Реденс из Московской области – о 50 000 [350]. Каждый из руководителей НКВД Украины назвал от 30 000 до 40 000 арестованных. Заслушав цифры, Ежов в своих заключительных замечаниях похвалил всех “отличившихся” и объявил, что эксцессы, несомненно, случались то здесь, то там, например, в Куйбышеве, где по указаниям Постышева Журавлёв пересажал весь партийный актив области. Но тотчас добавил, что “в таких масштабных операциях ошибки неизбежны”» [351].

Р. Тэрстон подробно пишет о том, как Хрущёв исказил то, что случилось в действительности, когда Берия стал во главе НКВД:

«Хрущёв тогда утверждал, что органы свободно практиковали пытки, и при Берии их масштабы даже возросли. Нельзя считать, что само такое утверждение заслуживает доверия, поскольку одна из целей хрущёвского доклада состояла в том, чтобы изобразить Берию как заклятого врага и политического противника, показавшего себя с наихудшей стороны после смерти Сталина.

Представление Берии в отрицательном свете… стало результатом неправомерно отброшенных свидетельств из первых рук о том, что случилось, когда он пришёл на смену Ежову. Согласно комментариям смоленского адвоката Бориса Меньшагина, Берия “сразу продемонстрировал удивительный либерализм”. Аресты “упали практически до нуля”, как отмечал местный житель Александр Вейссберг… взамен началось проведение новой и улучшенной политики. В 1939–1941 годах политические репрессии резко снизились…

В конце 1938 года заключённым в тюрьмах и лагерях вернули имевшиеся при Ягоде и отнятые при Ежове права на обладание книгами, на шахматы и другие игры… Теперь следователи стали обращаться вежливо на “вы” вместо снисходительно-фамильярного “ты”… Вопреки хрущёвским заявлениям, пытки вновь стали исключением… Р. В. Иванов-Разумник, Мария Иоффе, Абдурахман Авторханов, как и ряд других заключённых, отметили, что физические методы – там, где они ещё существовали, – прекратили применяться после того, как Берия взял “органы” под свой контроль.

При Берии чистка прокатилась по НКВД, что привело к отстранению большинства ежовских заместителей, а также руководителей более низкого уровня» [352].

Как отмечается в докладе Поспелова, за 1939–1940 годах число арестов по сравнению с 1937–1938 годами сократилось более чем на 90 %:

Как следует из таблицы, число казней в 1939–1940 годахлд упало ниже 1 % от уровня 1937–1938 годов [353]. После отставки Ежова во второй половине ноября 1938 года [354]НКВД возглавил Берия, и, таким образом, временной отрезок с 1939 года приходится как раз на тот период, когда все бразды правления «органами» были сосредоточены в его руках.

Дж. А. Гетти обнаружил оригинал телеграммы, очень похожей на ту, что Хрущёв огласил на XX съезде КПСС:

«В ходе данного исследования мы обнаружили знаменитую директиву Сталина 1939 года о „физических методах” ведения допросов, упомянутую Хрущёвым в 1956 году в его “закрытом докладе” (См.: Реабилитация: Политические процессы 30–50 годов . / Под ред. И. В. Курилова, Н. Н. Михайлова и В. П. Наумова. – М.: Политиздат, 1991, с. 40). Датированная 27 июля (не 10 июля[ ошибка, правильно надо 10 января. – Г. Ф. ] по Хрущёву) она представляет собой телеграмму Сталина к секретарям всех областей. В ней имеется ссылка на всё ещё не найденное разрешение на применение в исключительных случаях физических методов. Интересно, что телеграмма написана после смещения Н. И. Ежова, и в отрывке, выброшенном Хрущёвым, подручные Ежова обвиняются в неумеренном использовании пыток, “превращении их из исключения в правило”» [355].

Вот полный текст шифротелеграммы от 10 января 1939 года (фрагмент, процитированный в докладе Хрущёва, выделен полужирным шрифтом):

«ШИФРОМ ЦК ВКП(б)

СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ, КРАЙКОМОВ,