Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

Столь благостную картину сильно портил поток жалоб, поступавших из разных мест уезда, прежде всего из Порозово и Яловки, генерал-губернатору, министру внутренних дел, министру государственных имуществ, в Синод и даже императору. Из жалоб явствовало, что главные деятели «возвращения» – не священники, а чиновники палаты государственных имуществ и мировые посредники. «Приглашением» в православие служили розги, избиение, отправка к православному священнику на увещевание в разгар полевых работ, запугивание, шантаж. Например, старшину одного из волостей присоединили, пообещав не привлекать к ответственности за утайку заработанных крестьянами денег. Жалобщики отрицали правомерность отнесения их к «латинизантам» и доказывали, со ссылками на Свод законов, свою принадлежность к католицизму на том основании, что смешанные (католико-униатские) браки их родителей были заключены до издания указов 1830-х годов, обязывавших супругов разных (православного и какого-либо другого христианского) вероисповеданий крестить детей в православии [1280].

Как и в других подобных случаях, трудно быть уверенным, что жалобы не содержали преувеличений в рассказах о насилиях. Однако некоторые документально зафиксированные эпизоды расследования, проводившегося по этим жалобам, дают представление о методах, какими могли действовать обратители. Допрашивая Матвея Гуделя, сына католика и униатки, которого сочли одним из главных организаторов подачи жалоб, исправник Волковыского уезда «замети[л] дерзкие его возражения о неточном изложении показания и насмешливую улыбку, выражающую пренебрежение к производимому дознанию, [и]… отправил Гуделя в тюрьму». Мировой посредник П.М. Щербов (Щерба), чья личность заинтересовала III Отделение в 1866 году, после перлюстрации писем о злоупотреблениях обратителей, встретил в доме священника местечка Зельвы, «зайдя случайно в кухню», «латинизанта» Антона Радошко, присланного на «увещание» и державшего в знак протеста голодовку. Согласно жалобе, Щербов жестоко избил Радошко. Согласно же показаниям самого Щербова и тысяцкого этого местечка, Радошко в ответ на дружелюбную реплику Щербова, что, мол, хорошо бы ему «присоединиться», ни с того ни с сего «начал говорить: “Бейте меня, терзайте, режьте, а я вашей схизмы никогда не приму”. Тон, с которым он это произносил, был самый дерзкий и соблазнительный, а потому Щербов приказал его арестовать, но побоев не наносил». Правда, некий объявившийся тут же казак, исполняя приказ мирового посредника об аресте, «по ошибке завел его [Радошко] в ледник, где он просидел не более одного часу» [1281].

Исправник не поленился взять показания у семнадцати «чистых» католиков местечка Порозово и окрестных деревень. Трое из них показали, что «коренных католиков к принятию православия насильно не принуждают, но тех, которые совратились в католицизм или происходят от бывших униатов, увещевают, держат под арестом в холодной, не давая достаточно пищи, и наказывают»; пятеро – что «о принуждении католиков не слыхали, но бывших униатов понуждают и, как слышно, обращаются жестоко»; двое – что «о жестоком обращении не знают, но слыхали, что чрез два года всех католиков заставят присоединиться к православию»; и один – «что к принятию православия принуждают разными жестокостями, а мировой посредник Шевагин на волостном сходе объявил, что чрез год или два всех католиков обратят в православие» [1282]. Следовательно, можно предположить, что такие высказывания крестьян-католиков, как «скоро все будем русские» и т. д., выдававшиеся чиновниками-миссионерами за свидетельство добровольного тяготения к «царской вере», были отзвуком подобных, едва ли не угрожающих, внушений.

Губернатор Скворцов, получивший материалы дознания в конце 1866 года, судя по глухим обмолвкам в отчете генерал-губернатору, не исключал, что мировые посредники Щербов и Шевагин по крайней мере превысили свои полномочия, но готов был признать такие эксцессы неизбежными издержками противоборства «ревнителей православия, с одной стороны, и католицизма, с другой» [1283]. В июле 1867 года это противоборство еще более обострилось. По просьбе местного благочинного военный начальник уезда и все тот же Щербов собрали крестьян двух селений Яловского прихода, чтобы зачитать текст короткой речи Александра II, произнесенной в июне перед депутацией новообращенных в Вильне («…уверен, что вы перешли в древнюю веру края с убеждением и искренно. Знайте, что раз принявшим православие я ни под каким видом не позволю и не допущу возвратиться в католичество; знайте это и скажите это от меня всем своим, слышите ли?» [1284]). Устроители схода надеялись «сообщением воли Государя Императора склонить… к повиновению» тех крестьян этих селений, числом 165, которые, будучи присоединены в 1866 году к православию, отказывались исповедоваться, причащаться и крестить детей в православном храме и, по всей видимости, тайно продолжали посещать костел. Вышел, однако, сильный конфуз: после оглашения государевых слов раздались громкие крики: «Мы не желаем быть православными!» Было приказано «отделить крикунов», каковых оказалось целых пятьдесят два. Но при попытке арестовать самых «крикливых» толпа вступилась за них: «Берите нас всех под арест» [1285].

После такого поворота событий дело сочли достаточно серьезным, чтобы поручить дальнейшее расследование знатоку католической «интриги» А.П. Стороженко. Тот не подвел: в его интерпретации сопротивление «латинизантов» в Волковыском уезде приобрело ярко выраженное политическое измерение. На материалах дознания Стороженко выстроил устрашающую конспирологию. Особое значение придавалось тому факту, что активную роль в противостоянии обратителям играли члены костельных братств: «Самые ярые братчики фанатики и полонизаторы в Гродненской губернии сосредоточились в Порозовском приходе». Хотя признания о принадлежности к братствам удалось получить лишь от нескольких лиц, Стороженко уверенно реконструировал внутреннюю структуру братства, напоминающую подпольный «жонд»: братство разбивается на отделы, каждый из которых сосредоточивается на одном роде занятий: «пишущие прошения, собирающие деньги на подачу прошений, разъезжающие по краю и волнующие присоединившихся к православию» и т. д.

Из выявленных в Яловке братчиков самыми злостными «фанатиками» были Иван Карвель и Мартын Мелько. Карвель, дряхлый старик, присваивает себе права священнослужителя: он окрестил по католическому обряду младенца у одного из присоединившихся, а «по праздникам в дом его собираются католики и присоединившиеся к православию, поют литании, и Карвель окропляет их Св. водою». Мелько же отвечает за терроризирование «латинизантов». Его жена и младший сын приняли православие, но он удержал в католичестве старшего сына, а затем перетянул назад и жену. Он появляется то тут, то там по всему приходу и «всеми мерами старается возмущать присоединившихся к православию, угрожая вешать тех, которые будут присоединяться». Ему «беспрекословно повинуются». Последствия ужаса, наводимого Мелько и другими братчиками, зоркий Стороженко усмотрел при встрече с яловскими прихожанами, где он «при содействии благочинного, военного начальника, мирового посредника Щербова и всех бывших со мной чиновников» целый день склонял «непокорных» «к раскаянию»: «…многие из крестьян, в особенности женщины, изъявившие раскаяние, давши руку на уполномочие подписи, горько рыдая и стоя на коленях, просили у меня защиты от преследования братчиков. Все заметили, что некоторые из непокорных соглашались покориться и переходили на сторону раскаявшихся, но, подумав, снова отказывались. Очевидно было, что страх преследования и боязнь мщения удерживали их от покорности правительству». («Правительство», как видим, полностью подменяет собою православие, и речь уже ведется не столько о вероисповедании, сколько о политической благонадежности.) И уж конечно, решительный отказ тридцати шести из пятидесяти двух участников июльских беспорядков исповедовать православие можно было объяснить только разлагающим влиянием братства [1286].