Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

Свою роль сыграли противоречия между министерской и генерал-губернаторской системами управления. Хотя Баранов, в отличие от Муравьева и Кауфмана, не позиционировал себя полновластным администратором, выше которого лишь император, сама природа его должности побуждала ревниво отстаивать прерогативу принятия сепаратных решений. А его подчиненные были не прочь этим воспользоваться для прикрытия своих начинаний санкцией генерал-губернатора. Трения с МВД возникли, в частности, при закрытии костела в Стволовичском приходе Новогрудского уезда Минской губернии. Стволовичи занимали важное место в списке облюбованной Стороженко добычи. В 1865–1866 годах в этом приходе, насчитывавшем 1201 душу, было переведено в православие 637 католиков. Согласно рапорту Стороженко от июня 1867 года, из оставшихся в католицизме 564 крестьян 352 еще в сентябре 1866 года дали подписки о присоединении и составили на волостном сходе прошение о переделке костела в православный храм. Надлежало немедленно его удовлетворить, ибо, покуда костел существует, давшие подписки не решаются исполнить свое намерение принять православие и вот-вот поверят слухам, будто «Правительство не желает присоединения католиков» [1303]. В июле 1867 года Баранов сделал соответствующее представление в МВД: как мы помним, с сентября 1866-го генерал-губернатор уже не мог без «предварительного сношения» с министром внутренних дел воспользоваться правом (предоставленным положением особого комитета от 4 апреля 1866 года) закрывать «лишние» и «вредные» католические костелы и приходы.

МВД, до этого утвердившее уже несколько аналогичных представлений Баранова, на сей раз заподозрило неладное. Управляющий МВД кн. А.Б. Лобанов-Ростовский (Валуев находился тогда в отпуске) обратил внимание генерал-губернатора на то, что на подлиннике волостного приговора о закрытии костела «нет подписи ни одного из числа помянутых 352 домохозяев и не названо даже имени кого-либо из них, а за всех их расписался, по их неграмотности, волостной писарь». Лобанов-Ростовский предлагал Баранову распорядиться о проверке «на месте, чрез благонадежного чиновника», обстоятельств составления приговора.

Ответные отношения Баранова, от 8 и 10 августа 1867 года, удивляют нескрываемым пренебрежением даже к той тени формальной процедуры, которую все-таки предусматривало положение особого комитета от 4 апреля 1866 года и позднейшая корректива к нему. Генерал-губернатор считал более чем достаточным основанием для закрытия костела переход в православие более половины прихожан (637) еще до сентября 1866 года. Он советовал товарищу министра не утруждать себя беспокойством о законности приговора католиков: «…в поверке, действительно ли из числа остающихся ныне при костеле 564 прихожан 352 лица изъявили желание принять православие… не представляется никакой надобности…». Баранов – а скорее непосредственный составитель текста отношения (по всей видимости, Стороженко) – почти бравировал равнодушием к религиозным чувствам какого-то там католического меньшинства. Мало того, Баранов повторил маневр Кауфмана, годом ранее по тому же самому поводу оспорившего правомочие министра объявлять генерал-губернатору высочайшую волю. Преемник Кауфмана в известном смысле даже пошел дальше: он предложил собственное толкование повеления от 3 сентября 1866 года, требовавшего от генерал-губернатора «предварительного сношения» с министром. Повеление, согласно Баранову, ничуть не умаляло дискреционной власти, дарованной в апреле 1866 года киевскому и виленскому генерал-губернаторам: «[Положение 4 апреля 1866 года] оставлено во всей силе и только изменен порядок; первоначально Генерал-Губернатор делал распоряжение о закрытии и уведомлял Министерство, в настоящее время сообщает Министерству свои предположения и потом делает распоряжения, какие найдет нужным [сделать], так как он есть главный и единственный [1304]ответчик пред Государем Императором за спокойствие и благоустройство вверенного ему края» [1305]. Как видим, «предварительное сношение» сводилось к дежурной отписке.

В сентябре 1867 года, после еще одного раунда этой служебной полемики [1306], Лобанов-Ростовский дал добро на закрытие прихода, «дабы… не затруднить достижение ожидаемой Вами от сего для Православия пользы» [1307]. Но конфликт не остался служебной тайной. В том же сентябре служивший в Пинском уезде мировой посредник М.Н. Алмазов, один из обратителей стороженковской команды, доносил: «Паны здесь распускают слухи, что Граф [Баранов] удаляется навсегда в Петербург. Причиною к этому будто бы закрытие костелов и подчинение его министру, с которым он не ладит. Какая ложь и сплетни, но если бы это и было действительно так, то мы все жестоко скорбим о потере нами Графа, который был и есть всегда благородный начальник и просвещенный вельможа». Спустя еще два месяца, сообщая о переоборудовании Стволовичского костела в православную церковь, Алмазов выспренно заявлял: «Крестьяне и я считаем эту церковь памятником трудов Его Сиятельства по русскому делу…» [1308].

Под прикрытием генерал-губернаторского авторитета к осени 1867 года обратители вновь почувствовали себя хозяевами положения. Резкий тон цитированной корреспонденции Баранова с МВД отражал не столько его личный настрой, сколько батальный азарт обратителей, которые предвкушали, как они выражались, «падение» ряда крупных приходов в Минской губернии. После порозовской неудачи Стороженко сосредоточил кампанию на католическом простонародье, проживавшем в трех смежных уездах Минской губернии: Слуцком, Пинском и Новогрудском. Именно там находились местечки Кривошино и Липск, где в начале 1867 года ему, при содействии воинских команд, удалось предотвратить отпадение новообращенных. Теперь Стороженко переходил из обороны в атаку. Именно на этом – по счастью, последнем – этапе массовых обращений прагматизм обратителей выродился в цинизм, легко уживавшийся с возвышенным представлением о себе как истребителях «латинства».

Главным объектом атаки избрали местечко Ляховичи Слуцкого уезда, центр многолюдного католического прихода и место проведения двух ежегодных ярмарок. За Ляховичи «принялись» (тоже словцо Стороженко [1309]) еще в 1866 году, когда мировой посредник В.А. Захаров собирал на волостных и сельских сходах подписки о присоединении к православию. При этом четыре схода «присоединившихся» (т. е. давших подписки), со 170 участниками, и один сход «чистых» католиков, с 16 участниками, постановили ходатайствовать о переделке Ляховичского костела в православную церковь [1310]. В феврале 1867 года Баранов, ссылаясь на эти приговоры и упирая на вклад костела в разжигание католического «фанатизма» в обширной округе, сделал соответствующее представление в МВД. В представлении допущена «невинная» передержка: все участники сходов названы католиками [1311]. Иными словами, если крестьянам внушали, что выдача подписки есть акт бесповоротного принятия православия, то для обоснования поданного наверх предложения о закрытии костела их было выгоднее зачислить в католики: едва ли у Валуева нашло бы понимание прошение о закрытии католической церкви, поданное православными. Мы вновь видим, какие возможности давала процедура подписки для манипулятивного приписывания конфессиональной идентичности.