Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

Там же. Л. 7 об. – 8, 10 об.

Там же. Л. 12–12 об. Чтобы выпуклее проиллюстрировать праздную умозрительность и «перевёртышность» подобных выкладок о мотивах религиозных обращений, можно указать на расхождения в интерпретации разными членами Ревизионной комиссии того факта, что в униатской церкви наряду с литургией на церковнославянском прижились польскоязычные гимнография и молитвы. Стороженко делал упор на последние и считал главным орудием полонизации язык, а вот Н.А. Деревицкий, доказывавший тождество «полонизма» и католицизма, полагал, что уния, где «богослужение оставалось на славянском языке», «сослужила службу латинству без особенной помощи языка польского» (Там же. Л. 32). При этом оба оппонента располагали одним и тем же, довольно скудным, запасом идеологизированных сведений об истории межконфессиональных отношений в этих землях.

РО РНБ. Ф. 523. Ед. хр. 213. Л. 3–4 (письмо Оболенскому от 18 мая 1866 г.).

РГИА. Ф. 821. Оп. 150. Д. 584. Л. 118 об., 122 об., 124–124 об.

Там же. Л. 127–128 об.

Здесь мы имеем дело с еще одним свидетельством того, сколь умозрительно «ревизоры» католицизма представляли себе последствия введения русского языка в костел. Даже в тех случаях, когда тот или иной прожектер не сомневался в негативной реакции прихожан на это новшество, он приписывал ее не столько возмущению вмешательством светской власти в религиозную сферу, сколько каким-либо секулярным мотивам. Так, П.А. Бессонов (противник русификации костела) полагал, что произнесение священником проповедей на русском языке даст польскоязычной элите повод для замаскированных издевательств над властями: «[Ксендзы] намеренно введут такой ломаный якобы русский язык, что вы придете в ужас. Ничем вы не заставите ксендза “ не ошибаться ”: при каждом замечании он ответит – “виноват, ошибся, я хорошенько не знаю языка”. Слушатели проповеди при каждой такой ошибке усмехаются, некоторые ревнители русского языка, из поляков, может быть, даже нарочно перерывают и поправляют проповедника: возможно ли в таком деле допускать подобную комедию, игрушку демонстраций?» (Мнение члена Ревизионной комиссии П.А. Бессонова в заседании 28 мая 1866 года // О введении русского языка в римско-католическое богослужение. СПб.: В Синодальной типографии, 1867. С. 14 [раздельная пагинация]). Бессонов, кажется, не допускал мысли, что недовольство верующих навязанной переменой церковного языка могло оказаться гораздо сильнее сомнительного удовольствия подпустить шпильку властям, выставляя напоказ речевые ошибки священника.

РГИА. Ф. 821. Оп. 150. Д. 584. Л. 129 об. Согласно сведениям С.А. Райковского, в устном выступлении Козловский, спекулируя на идее «очищения» католицизма от неканонических «примесей», утверждал, что «перевести придется всего только 8 молитв, ибо остальные, здесь употребляющиеся, не утверждены, а только терпятся Римом…» (ОР РГБ. Ф. 120. К. 22. Ед. хр. 1. Л. 47 – копия письма Райковского Каткову от 27 июня 1866 г.).

День. 1864. № 31. 1 августа.

Там же. 1865. № 39. 28 октября. В недавней монографии Р. Круза, посвященной взаимодействию имперского государства и ислама, роль главного противника «конфессионального государства» среди публицистов 1860-х годов отводится не И.С. Аксакову, а М.Н. Каткову ( Crews R. For Prophet and Tsar. Islam and Empire in Russia and Central Asia. Cambridge: Harvard University Press, 2006. P. 294–297). Катков действительно не раз критически высказывался насчет попечения властей о «чистоте» неправославных вероисповеданий – прежде всего иудаизма и ислама (в случае католицизма, напротив, он прямо выступал за содействие властей его очищению от всего «антиканонического», читай польского в национальном смысле), но этой риторике до известной степени противоречит его же программа русификации богослужения этих конфессий, несомненно, созвучная традиции государственного дисциплинирующего вмешательства в конфессиональные дела (даже если сам Катков старался связать ее с идеей свободы совести).

Unowsky D. The Pomp and Politics of Patriotism: Imperial Celebrations in Habsburg Austria, 1848–1916. West Lafayette, IN: Purdue University Press, 2005. Р. 26–32 et passim.

РГИА. Ф. 821. Оп. 150. Д. 584. Л. 28 об., 132; ОР РГБ. Ф. 265. К. 146. Ед. хр. 9. Л. 9 об. (письмо В.Ф. Самарина Ю.Ф. Самарину от 3 августа [1866 г.]). Еще одна вариация того же образа: «…не наречие польское, в чем бы то ни было, а сущность римской оспы, привитой к славянскому телу, нам особенно опасна» (РО РНБ. Ф. 523. Ед. хр. 823. Л. 2 – письмо А.В. Рачинского Н.Н. Новикову от 22–23 июля 1866 г.)

ОР РГБ. Ф. 120. К. 21. Ед. хр. 1. Л. 146 об., 147 (копия письма Корнилова Каткову, без указания даты; датируется мартом 1864 г. по содержанию).

Там же. Л. 150 об. – 151, 152 (копия письма Корнилова Каткову, без указания даты; датируется апрелем – маем 1864 г. по содержанию). Сходные опасения побудили издателя «Вестника Западной России» и члена Ревизионной комиссии К.А. Говорского включить в свою записку оговорку о том, что замену польского языка русским в костельной службе надо произвести только в Западном крае, а вот в костелах Петербурга и Москвы, где польский язык «безвреден», «следует оставить его… неприкосновенным с воспрещением введения русского языка» (РГИА. Ф. 821. Оп. 150. Д. 584. Л. 109–109 об. – записка в Ревизионную комиссию от 9 июня 1866 г.). Рекомендация предвосхитила практику введения русскоязычной службы в 1870-х годах, которая не коснулась ни одного столичного католического храма.

О крайнем недоверии имперских властей и части образованного общества к русским эмигрантам-иезуитам, в особенности И.С. Гагарину, см.: Beshoner J.B. Ivan Sergeevich Gagarin. P. 122–125.

РГИА. Ф. 821. Оп. 150. Д. 584. Л. 73–73 об.

La persécution de l’église en Lithuanie et particulièrement dans le diocèse de Vilna / Traduction du polonais, revue et précédée d’une préface par le R.P. Lescoeur de l’Oratoire. Paris: Charles Douniol et C ie. 1873. P. 72. При цитировании используется выполненный вскоре после издания брошюры русский перевод (неопубликованный): LVIA. F. 378. Ap. 219. B. 690. L. 13. Это издание, согласно автору предисловия и переводчику на французский, представляет собой перевод польской рукописи. Как из предисловия, так и из самого текста видно, что памфлет написан виленским католиком, близко наблюдавшим за ходом соответствующих мероприятий и, вероятно, лично знавшим организаторов. Совпадение ряда фрагментов памфлета с текстом записки А. Киркора «Настоящее положение северо-западных губерний» от мая 1866 года, как и прямое утверждение, что эта записка (ее авторство при этом не раскрывается), дойдя до Александра II, послужила в том же 1866 году толчком к смещению Кауфмана, позволяют предположить, что именно Киркор и написал позднее этот памфлет или по крайней мере участвовал в его составлении. Как раз в 1873 году Киркор готовил разоблачительную публикацию еще одной записки середины 1860-х – проекта подчинения католиков в Российской империи православной церкви в форме унии (при том что в свое время сам участвовал в его разработке). См. об этом подробнее: Долбилов М.Д., Сталюнас Д. «Обратная уния».