Алексей Бокщанин - Лики Срединного царства. Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая

В 40-х годах XVI века борьба с пиратами перерастает в своего рода необъявленную войну. Пираты объединяются в группировки, сильнейшими из которых были хуэйчжоуская во главе с Сюй Дуном и фуцзяньская во главе с Чэнь Сыпанем. Их соперничество приводит к выдвижению на первый план ВанЧжи. Он имел свой флаг и контролировал действия всех более мелких группировок. Пираты создавали свои базы на китайском берегу и близлежащих островах, совершали далекие походы в глубь прибрежных провинций, осаждали и брали многие города. Их флотилия однажды появилась даже у Южной столицы империи — Нанкина, куда они подошли по широкой и судоходной реке Янцзы. В трех провинциях — Цзянсу, Чжэцзяне и Фуцзяни, где особенно активизировались пираты в середине XVI века, ими было создано восемь постоянных баз, взято и разграблено 26 городов и 29 подвергнуто осаде.

Апогей противостояния пиратам приходится на конец 40-х годов XVI века и связан с деятельностью чиновника Чжу Ваня. В 1547 году он был назначен военным губернатором Чжэцзяна, а также начальником морской обороны Чжэцзяна и Фуцзяни с самыми широкими полномочиями в действиях против пиратов и португальцев, которые порой были тесно связаны между собою. Например, католический монах Жуан де ла Консепсион, известный под именем Чжан Лянь, был отнюдь не последним среди пиратских лидеров. Чжу Вань стал строжайшими мерами проводить в жизнь «морской запрет». По его приказанию китайский флот многократно вступал в сражения с пиратами и португальцами. К 1549 году побережье Китая оказалось наглухо блокированным от атак с моря.

Но борьба шла не только в открытую. И в прибрежных провинциях Китая, и непосредственно при императорском дворе по-прежнему было немало противников политики «морского запрета». Как отмечено в источниках, «все фуцзяньцы и чжэцзянцы ненавидели Чжу Ваня». Это, конечно, некоторая гипербола, но недовольных действительно было много. В столицу шли постоянные жалобы с обвинениями его в превышении власти и казнях невинных людей. К тому же в 1547 году произошли перемены в раскладе сил в китайской столице. Всесильного временщика Ся Яня, сторонника жесткой линии, выдвинувшего и поддерживавшего Чжу Ваня, сменил другой временщик — Янь Сун, который не стоял за чрезмерную строгость в данном вопросе. В результате из столицы был прислан цензор, чтобы разобраться с делами Чжу Ваня на месте. Цензор признал виновность последнего, и Чжу Ваню было предписано покончить с собой (чтобы избежать позора публичной казни). Многие его сподвижники были брошены в тюрьмы.

Однако смещение Чжу Ваня и его сторонников не привело сразу же к «открытию» страны и снятию преград для морской торговли, а равно и к сворачиванию разбойных нападений пиратов, ставших для них привычными и выгодными. Их налеты продолжались в 50-х и начале 60-х годов XVI века. Лишь в 1557 году правительственному флоту и войскам удалось захватить Ван Чжи, но остальные продолжали действовать. Острота пиратской проблемы постепенно спадает лишь к середине 60-х годов, что было связано опять-таки со смягчением правил заморской торговли. По настоянию одного из военных губернаторов прибрежных провинций в 1560 году были восстановлены Управления торговых кораблей в крупных портах. Это давало возможность, хоть и под контролем властей, легализовать заморскую торговлю. А в 1567 году по предложению цензора Ду Цзэминя новый, только что взошедший на престол император согласился вообще отказаться от политики «морского запрета» в отношении всех стран, кроме Японии. Все иноземные корабли были разделены на два разряда — из Западного и Восточного океанов, и их стали допускать в Китай при условии уплаты соответствующей пошлины.

Нельзя, конечно, думать, что после этого у китайских берегов ни разу не случалось пиратских нападений. Но это были отдельные случаи, не выходившие за рамки того, что творилось тогда на морях и океанах всего земного шара. Острота же проблемы пиратства исчезла, поскольку исчезла почва, ее порождавшая.

Они вселяли ужас в открытом море и у чужих берегов. Их смертельно боялись в Китае и в Корее. Страшились одного вида их летучих кораблей. Судов с острыми носами, двумя или тремя мачтами, с прямыми парусами и высокой кормой.

Приводили в трепет их знамена, реявшие на мачтах. На стягах было начертано: «Корабль Хатимана». Так звали японского бога войны. Именно ему они рьяно служили. Именно Хатиман вел их по морям и побережьям соседних стран. Над палубами торчали пики, алебарды, протазаны и длинные луки. С бортов грозно глядели ряды заряженных аркебуз… Эти люди не знали преград. Не боялись ни штормов, ни вражеских военных эскадр. Они сами выходили в море целыми флотилиями. И горе тем, кто попадался им на пути! Вызывали ужас их двуручные самурайские мечи — длинные и изогнутые с круглой гардой. Их доспехи и шлемы. Их боевой клич. Их умение сражаться. Их меткость — а стреляли они без промаха. Каждый в бою стоил нескольких солдат. Неумех, слабаков и трусов среди них не встречалось. Сходиться в рукопашной с ними рисковали немногие. Эти люди не ведали страха и жалости, зато кипели яростью и жестокостью. Даже после сражения, когда они грабили, жгли, насиловали и убивали. Люди моря и войны — их капитаны и лоцманы знали каждый берег как свой карман. Битвы, абордажные стычки и захват городов стали для них обыденным делом, а разбой на море и на суше — любимым занятием.

Эту грозную силу именовали «японскими пиратами», хотя были среди них и китайцы, и корейцы. В Японии этих морских разбойников звали «вако», в Китае — «вокоу», а в Корее — «вэку». Со своих стоянок и баз в Стране восходящего солнца их корабли выходили в море и, как волки в стаю, сбивались в эскадры. Одни флотилии пересекали Корейский пролив и шли к берегам Страны утренней свежести. Другие направлялись к Срединному государству, где их манили богатые китайские города. Участие в набегах китайцев и корейцев, хорошо знавших местные условия, во многом обеспечивало успех нападений. Именно они подсказывали наилучшие время, объект и способ атаки, наиболее удачный маршрут.

Эта вольница формировалась в основном из социальных отбросов: пиратов, беглых матросов с казенных, в том числе военных, кораблей, солдат-дезертиров, разоренных рыбаков и ловцов жемчуга. Были среди них и контрабандисты, преступники, бродяги, авантюристы, молодежь из обедневших семей крестьян и мелких торговцев. Те, кто бежали от справедливой или незаслуженной кары. Те, кому ничего другого не оставалось. Много было среди них ронинов — самураев, потерявших господина, а потому лишившихся своих земельных владений или жалованья (рисового пайка). Богатый военный опыт, личные качества и авторитет делали их вожаками лихих дружин и «адмиралами» пиратских эскадр. Выбирали в главари и японских крестьян. В годы феодальных распрей князья (даймё) привлекали их к военной службе, и многие становились профессиональными солдатами. Можно сказать, что именно междоусобицы питали «японское пиратство» первоклассными командирами и воинами.