Абдурахман Авторханов - Технология власти

Так началось рождение новой славы или новой "легенды". Люди создавали себе бога воистину по образу и подобию своему. Именно создавали, а не открывали. При всем напряжении моих скромных способностей и при искреннем желании постичь смысл происходящего — это мне решительно не давалось. Что Сталин как теоретик — пустое место, было мне совершенно ясно. Что его могут сравнивать в этой области с Бухариным только люди, никогда не читавшие ни Сталина, ни Бухарина, — было тоже ясно. Но так как здесь сидели не простецы с какой-нибудь Камчатки, а "коммунистические академики" Москвы, надо было искать другого объяснения. Тогда этого объяснения я не находил. Оно далось мне значительно позже. Та новая "партия в партии", которая выросла за годы после смерти Ленина, нуждалась в новом боге, в таком боге, который, будучи их "образом и подобием", воплощал бы в себе их многогранные интересы — как в одном монолите, их субъективную волю к действию — в собственном лице, их морально-этический нигилизм в политике — в личной аморальности, их жажду к властвованию — в своем бездонном честолюбии. Этим новым людям нужен был новый бог не меньше, чем самому богу нужны были эти люди. Поэтому совершенно неважно, как этот бог будет именоваться — Петров, Иванов или Джугашвили. Им нужен только такой бог, о котором каждый из них может сказать: "Я не Сталин, но в Сталине и я". Чтобы с таким же успехом Сталин мог сказать каждому из своих адептов — "Я не ты, но в тебе и я". Если бы члены этой новой партии отняли у Сталина все, что принадлежит им, то от Сталина остался бы лишь один Джугашвили, сын грузинского сапожника, который не умеет делать даже сапоги. Понятно, что такой Джугашвили не был бы нужен никому, меньше всего реалисту Кагановичу и фанатику Юдину. В этом смысле Сталин — инструмент среды, а не среда — его инструмент. Это ни в какой мере не означает умаления личных качеств Сталина. Но они не лежали в тех областях, в которых их "находили" его сторонники — в области теории, философии, политэкономии. Они лежали как раз в другой области — в иммунитете Сталина ко всяким теориям, в изумительной мозаике его криминальных возможностей, в железной целеустремленности его волевого мозга, в абсолютном отсутствии морального тормоза. Расшифровку этих формулировок я дал в предыдущем изложении. Все это должно явиться ответом на другой совершенно естественный вопрос — почему результат выборов нового бога пришелся именно на Сталина, а не на Троцкого, Зиновьева, Бухарина или какого-нибудь другого "Иванова".

Да, будучи инструментом среды, Сталин жестоко расправляется время от времени и с этой средой, действуя, как он сам признавался, по завету Лассаля: "Партия укрепляется тем, что самоочищается". Но это — самоочищение среды от собственного балласта по "волчьему закону" — здоровые едят слабых, отстающих, ноющих или путающихся между ногами. Поэтому-то и жестокость бога воспринимается средой как величайшая милость. Но поступи бог иначе — он сам будет съеден…

Вернемся к собранию. Оно тянулось до поздней ночи. Выступило до трех десятков людей, но не было ни одного критического выступления, ни одного "коварного" вопроса. Все выступавшие сходились в том, что "теоретический фронт" страшно отстает от требований партии в "реконструктивный период" и что в силу сознательной фальсификации школой Бухарина марксизма-ленинизма внимание теоретического фронта было отведено в сторону от конкретных задач по строительству "фундамента социализма в нашей стране". Собрание признало правильным постановление о перестройке работы Коммунистической академии, пересмотре программы исследовательских институтов и высших школ по общественным наукам в духе доклада Кагановича и постановления апрельского пленума. Приняли и план Мехлиса — Юдина — Митина — приступить к подготовке публикации теоретических работ о том, как "Ленин и Сталин подняли на высшую ступень" учение Маркса — Энгельса о коммунизме и пролетарской революции. Это, однако, не означало, что на собрании не было идейных бухаринцев, но они безнадежно молчали. И только когда было принято приветствие "генеральному секретарю ЦК ВКП(б) товарищу Сталину", кто-то из них крикнул:

— Предлагаю принять приветствие и Председателю Совнаркома товарищу Рыкову.

Председательствующий Ярославский без смущения ответил:

— Вы опоздали, собрание объявляю закрытым! Болельщик Рыкова действительно "опоздал": мы только что похоронили именно Рыкова, хотя он все еще оставался формально главой правительства.

Удивительным человеком был этот Сорокин. Никогда я его не видел таким торжествующим, как в те дни, в дни победного шествия аппаратчиков, быстрой переориентировки приспособленцев, жадной хватки партийных карьеристов. Я ожидал, что победа сталинцев в ЦК, позорная капитуляция Коммунистической академии перед Кагановичем, "разброд" и "шатания" в бухаринской школе в ИКП, полный триумф Мехлисов и Юдиных на "теоретическом фронте" окончательно доконают и Сорокина.

Мы с ним провели вместе первомайские праздники. Потом в конце мая собрались к какому-то его другу, который жил где-то вне Москвы, но Сорокин нарочно не говорил куда и к кому мы поедем, намеренно возбуждая во мне любопытство, а я так же намеренно не спрашивал.

— Как теперь дела, Иван Иванович?

Сорокин сразу ответил:

— Лучше бывает, но редко!

— Но ведь кругом катастрофа, Иван Иванович, недоумеваю я.

Сорокин делает удивленное лицо, впивается в меня своими проницательными глазами, словно ожидая от меня страшной вести об этой неизвестной ему катастрофе.

— Да ведь наших бьют повсюду, — поясняю я.

В ответ Сорокин залился знакомым мне смехом, так что я даже на мгновение подумал, что это, вероятно, "не наших бьют", и что, может быть, "наши" вообще "не наши". Когда же Сорокин, успокоившись, спросил:

— Кого же ты считаешь "нашими"? — я, не задумываясь, ответил в его же тоне:

— Разумеется, Кагановича и Юдина!

Сорокин сделался мрачным, как будто я произнес не имена известных ему людей, а какой-нибудь нечисти. Потом медленно встал, подошел к умывальнику, плюнул в него, и, заложив руки назад и слегка нагнувшись, начал шагать по комнате, рассуждая вслух:

— Да, политика, как и пространство, не терпит пустоты. В верхах партии зияющая пустота. Сталин вынужден ее заполнять мнимыми величинами вроде Кагановичей и Юдиных, беря все, что есть в партии идеалистического, под аппаратный контроль. Я слышал о выступлениях Кагановича и прочих в Комакадемии. Слышал, как Сталин стал и "великим вождем" и "мудрым теоретиком". Но трагедия заключается в том, что ни Каганович, ни Мехлис не верят, абсолютно не верят в то, что сами говорят о Сталине, начиная возносить его. Юдины — это просто дурачье с претензиями на "ученость". Как политики они попугаи, а как "ученые" — мастера сводить цитаты из Маркса с цитатами из Ленина. Ни одной оригинальной мысли, ни одногоживого слова не ждите от них даже о Сталине. Эти люди созданы, чтобы мыслить цитатами и говорить штампами.