Сергей Романюк - Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов

Церковный приход состоял в основном из обитателей Мясницкой слободы, ремесленников, разного трудового народа — портных, калашников, хлебников. По переписи XVII в. в приходе жили, кроме сравнительно состоятельных прихожан, и Купреянка Дементьев, который «кормился в миру», Иван Ерохов — «обнищал, не видит», Жданка Ондреев, «нищ, не видит, детей нет».

Слобожане выстроили в 1657 г. рядом со старой деревянной новую каменную церковь на земле, пожертвованной тяглецами Мясницкой сотни Александром Марковым и Никитой Гавриловым. В церкви находился резной золоченый иконостас с иконами, современными храму, а на тумбах клиросов были изображены древние философы, державшие свитки с изречениями, — Платон, Аристотель, Солон. На южной стене церкви сохранялась железная дверь с «замечательно богатым наличником» XVII в., великолепная по форме шатровая колокольня. По словам архитектора В. П. Десятова, обследовавшего церковь, она являлась «прекрасным памятником русского искусства».

Еще в 1925 г. были поползновения разрушить эту церковь — МСНХ (то есть Московский совет народного хозяйства) вознамерился на ее месте выстроить здание машиностроительного треста, но тогда удалось церковь отстоять. Однако в период строительства метро этого сделать уже не получилось: в 1932 г. власти, «принимая во внимание необходимость постройки основной шахты Метростроя», постановили «разрешить Сокольническому райсовету церковь так называемого Флора и Лавра закрыть, а здание ее снести» и, конечно, снесли. Произошло это в 1934 г. Под ее алтарем во время строительства метро был обнаружен узкий тоннель, разделявшийся на три извилистых хода. Их, к сожалению, не исследовали и засыпали, а возможно, что и сейчас там лежат клады, зарытые москвичами в тяжелые времена. Существует проект восстановления церкви известного архитектора А. А. Анисимова.

На углу Фролова переулка — здание театра под странным и ничего не говорящим названием «Et Cetera» (что по-латыни значит «и так далее»). Здание выросло такое, что оно вызывает у жителей и прохожих оторопь: нагромождение не поддающихся логическому объяснению разных форм, «объединенных» большим гвоздем со шляпкой, а в этих формах неожиданно видны порталы, колонны, детали классической архитектуры, как-то неуклюже прилепленные ни к селу ни к городу, и все это перебивается случайным образом окнами произвольной формы.

Это сооружение вызвало такие отзывы специалистов: «…архитектурные детали нарисованы оскорбительно плохо. С основным объемом они монтируются очень странно. Это выглядит так, будто триумфальными арками и величественными римскими колоннами решили украсить цирк-шапито, причем, пока украшали, настоящие колонны и арки сперли, и вместо них штатный художник шапито что-то такое сварганил по мотивам». «Градус абсолютной дикости, которую транслирует в окружающие переулки (с застройкой 1890–1900-х гг.) новое здание, от этого подскакивает неимоверно. До такой степени, что глазам перестаешь верить, осознавая, что вот это построено в самом центре Москвы… Не столько театр, сколько богатая дача в коттеджном поселке, где все правила вкуса легко поправлены вкусом владельца. Если поверить, что театр начинается с вешалки, трудно себе представить, что должны будут показывать на сцене „Et Cetera”, дабы соответствовать стилю здания».

Как можно было возводить такое бредовое сооружение здесь, в старом московском переулке, — непонятно. Это значит не только не уважать себя как творца, но еще и не уважать то дело, которым ты занимаешься, и, более того, не уважать людей в этом городе, да и сам город, в котором, как оказалось, можно так гадить. Это здание — яркий пример беспардонной, какой-то наглой архитектуры, вторгнувшейся в Москву в последнее время. Хуже этого трудно было бы что-то придумать.

Неудивительно, что один из архитекторов, который начал работать над зданием, был вынужден отказаться от авторства. Он заявил: «Мне просто стыдно, что про меня могут подумать, что я это спроектировал». На доске, помещенной на стене театра, приводятся фамилии архитекторов: А. Великанов (это он отказался), А. Боков, М. Бэлица, А. Кузьмин.

«Я была на Лубянке», «Мы вернулись с Лубянки», «Нам надо на Лубянку», — если для молодых в этих словах содержится только сообщение об одной из московских площадей или же станции метро, то люди старшего возраста от таких слов вздрагивают. Еще сравнительно недавно слово «Лубянка» означало вездесущую и безжалостную тайную советскую полицию. «Попасть на Лубянку» — означало или верную смерть, или каторжные работы, и не только для себя, но и всех близких. Тут находилась штаб-квартира самой тайной и в то же время самой известной советской организации.

Слово «Лубянка», возможно, пришло в Москву из Новгорода. В 1471 г. великий князь Иван III, продолжая политику своих предшественников, обрушился всей военной мощью на наиболее экономически и культурно развитую часть русских земель.

По древней традиции часть мирного населения побежденной страны насильно переводилась в страну-победительницу: «Тое же зимы поимал князь велики болъших бояр Новгородцкых и боярынь, а казны их и села все велел отписати на себя, а им подавал поместиа на Москве под городом; а иных бояр, которые коромолю дръжали от него, тех велел заточити в тюрмы по городам». Переведенцы-новгородцы заселили места около современной Лубянской площади, где несколько церквей связано с посе лениями выведенных жителей и в числе их церковь Св. Софии (од но именная главному храму Великого Новгорода), принесли на чужую землю свои, привычные им имена и, в частности, «Лубяницу», превратившуюся в московскую «Лубянку».

Предполагается, что на Лубянской площади, где-то в районе выхода Никольской улицы на площадь, находилось село Кучково, о котором позднее вспоминалось в сказаниях в числе «сел красных» вокруг Москвы. В «Повести о зачале царствующего великого града Москвы» рассказывается, как «в лето 6666 (1158) Великому князю Юрью Владимировичю грядущю из Киева во Владимир град к сыну своему князю Андрею Юрьевичю и прииде на место, идеже ныне царьствующий град Москва, обо полы Москвы реки села красныя, сими же селы владающу тогда болярину некоему богату сущу, имянем Кучку Стефану Иванову. Той же Кучка возгордевься зело и не почто великого князя подобающею честию, яко же довлеет великим княземь, но и поносив ему к тому жь. Князь великий Юрьи Владимирович, не стерпя хулы его той, повелеваеть того болярина ухватити и смерти предати. По сему тако бывшу. Сыны же его видев млады суще и лепы зело, имянем Петр и Аким, и дщерь едину такову же благообразну и лепу сущу, именем Улиту, отосла во Владимир, к сыну своему ко князю Андрею Юрьевичю». («Когда в 1158 году великий князь Юрий Владимирович шел из Киева во Владимир к сыну своему Андрею Юрьевичу, он дошел до того места, где ныне царствующий город Москва, и [увидел] по обеим берегам Москвы-реки красивые села, которыми владел тогда некий богатый боярин по имени Степан Иванович Кучка. Тот боярин очень возгордился и не только не почтил князя подобающим образом, как необходимо великим князьям, но еще и поносил его. Тогда князь Юрий Владимирович, не стерпев такой хулы, повелел его схватить и предать смерти. Так и было сделано. А молодых и красивых сыновей его, Петра и Акима, и такую же красивую единственную его дочь Улиту отослал во Владимир, к сыну своему Андрею Юрьевичу».)