Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Борьба с «русификацией» – этой, как ее называли «красные» застрельщики дерусификации, «позорной изменой высоким и великим заветам Октябрьской революции», «изменой коммунизму» и «заветам Ленина» [1056]– находилась в зависимости не только от укоренившейся психологии, которую изживали при помощи борьбы с великодержавным шовинизмом. Она напрямую зависела и от состояния самого украинского языка, еще не готового стать «исходным пунктом» и занять то место, которое занимал русский язык.

Вопрос о новом украинском правописании стал еще одним моментом, по которому совпали интересы националистов и интересы «строителей» нации из КП(б)У. Создание украинского литературного языка продолжало оставаться одной из первоочередных задач национального движения. Начатое еще задолго до революции дело было далеко от своего завершения. Практически не была разработана научная, техническая, медицинская терминология. Например, для того, чтобы украинизировать одну только сферу железнодорожного транспорта, требовалось перевести или создать заново около 5 тысяч (!) специальных терминов [1057]. Несмотря на осуществлявшуюся во время Гражданской войны украинскими буржуазными правительствами и ВУАН работу по кодификации правописания [1058], по-прежнему не были четко прописаны единые для всех украинских земель (то есть для единой нации!) языковые нормы. В то время на Советской и на Западной Украине сохранялись несколько отличные друг от друга варианты правописания, не говоря уже о различиях в лексике. Поэтому создание единого и обязательного для всей территории Украины языка продолжало оставаться задачей номер один и для украинского движения (и на Советской, и на Западной Украине [1059]), и для большевиков, стремившихся взять инициативу по строительству украинской государственности и культуры в свои руки.

Совершенствованием литературного языка в УССР занимались ВУАН (Институт украинского научного языка) и Наркомпрос (кафедры украиноведения при институтах народного просвещения) при общей координации со стороны последнего. Заключалось оно в разработке лексических, грамматических и прочих языковых норм, в подготовке и издании словарей-справочников как общего характера, так и специализированных отраслевых. По уже сложившейся традиции в основу работы был положен принцип противопоставления русскому языку. Например, создание украинской терминологии в данном случае велось как борьба с «русизмами». Именно так обозначались слова либо пришедшие из русского языка, либо похожие на них по звучанию, либо общие для обоих языков. При этом забывалось, а чаще сознательно упускалось из виду, что эти слова, особенно из технической и научной областей, не были инородными для украинцев. Они были терминами «высокой», развитой культуры, едиными для всей страны хотя бы уже потому, что в тот период, когда они входили в употребление населением Украины, украинский литературный язык еще не существовал. Население «подтягивалось» до уровня общей литературной нормы.

Но в среде «национально мыслящих» украинцев произошла сознательная подмена понятий. Присвоив многим терминам наименование «русизмов», националисты представляли дело таким образом, будто украинский литературный язык существовал задолго до появления этих терминов, а «русизмы» были иноземным влиянием, от которого следует избавляться. На их изъятие из употребления и была ориентирована работа по созданию новой терминологии. Например, понятное и родное для многих слово «завод» специальным постановлением Института украинского научного языка было заменено словом «выробня», якобы чисто украинского, а на самом деле западнославянского происхождения [1060]. Издававшиеся в те годы словари и справочники оказались сплошь заполненными подобными новоделами. Так, «курсив» стал «письмивкой», «фотометр» – «світломіром», «экскаватор» – «копалкой», «кабельный завод» – «жильнярней», «автозавод» – «автомобілярней», а фабрика игрушек – «цяцькярней» [1061]. И подобных слов было великое множество.

Институт украинского научного языка не стал «изобретать велосипед», а пошел по проторенному пути, то есть по пути выдумывания и конструирования новых слов и оборотов. Как говорилось в предисловии «Вестника» института, целью работы было создание украинской терминологии «на истинной народной основе» и сплочение на его базе «монолитной сплошной нации трудящихся» [1062]. Выпускаемые инструкции обязывали сотрудников института «придумывать» терминологию, конечно не самим, а при помощи своих респондентов. Опрашиваемых просили дать определение каким-либо явлениям или терминам. Например, новое название антенны предлагалось выбрать из следующих вариантов (их-то и придумывали сами сотрудники): «ловичка», «перехоплювач», «приймач», «підслухувач» или немного длинное, но не менее красивое «той дріт, що хапаэ, ловит хвилі». Для рупора вполне «подошли» бы «голосник», «говорило», «голосномовник». Указывая на сифон, человека спрашивали, «как называют или как бы назвали ту дудочку, с помощью которой переливают воду или наливку из бутыли» и т. д. Наиболее подходящие выражения имели шанс официально быть закрепленными [1063].

Но придумывание новых слов было лишь одним из способов создания современного языка, притом не самым распространенным. Гораздо шире использовалась его полонизация, то есть замена общеупотребительных слов и оборотов, общих для украинской и русской речи, польскими или латинскими, выдаваемыми за «исконно украинские». Собственно, этот путь уже давно стал надежным подспорьем разработчиков особого украинского языка. Народная малорусская (украинская) речь явилась результатом полонизации древнерусского языка на тех русских территориях, которые оказались под властью Речи Посполитой. Полонизация послужила причиной появления отличий разговорной речи населения малорусских земель от великорусских, где развитие древнерусского языка продолжало осуществляться по внутренним законам и не испытывало польской культурной экспансии. Позже, в XIX в., строителями украинской нации русская литературная традиция, которая вырабатывалась обеими частями Руси (причем в Малороссии и Галичине ничуть не меньше, чем в Великороссии), была отброшена. За основу была взята крестьянская речевая традиция, в которой чувствовался польский след; и он усиливался к западу и ослабевал к востоку, где польских слов и оборотов было значительно меньше, чем на Правобережье и, тем более, в Галичине. Дело заключалось не в «русификации» Восточной Украины, ибо первичной была именно древнерусская языковая основа, а в степени ополячивания, которая влияла не только на язык, но и на ментальность и судьбу региона.