Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Одним словом, процесс создания современного украинского языка проходил сообразуясь с двумя принципами: «возвращения» к некоему эталону – «древнеукраинскому» языку, подразумевающему избавление от «русизмов» в лексике и грамматике и создание новых слов, при одновременной ориентации на европейские образцы, выражавшейся в широком заимствовании иностранных слов и выражений [1076]. Таким образом, языковой барьер между украинским и русским народами создавался вполне осознанно [1077], хотя это могло и не быть главным побуждающим мотивом у авторов проекта.

Надо отметить, что при создании литературного языка приходилось учитывать и то, что немало украинцев (или тех, кто мог быть к ним отнесен) проживало на территориях, входивших в состав Польши, Румынии и Чехословакии. Этим отчасти (но только отчасти) объясняется стремление по возможности отдалить литературный язык от норм русского языка и приблизить его к разговорной речи зарубежных украинцев, которая испытывала на себе сильное влияние польского и ряда других языков. Хотя даже численное соотношение восточных и западных украинцев, не говоря уже об их удельном весе в создающейся нации и государственности, было несоразмерно. Этот фактор – наличие достаточно больших групп украинского населения, компактно проживающих в других странах и к тому же обладающих сильной спецификой, приходилось постоянно учитывать советскому руководству при проведении внутренней, внешней и национальной политики.

В вопросах о границах Советской Украины, украинском языке позиции национальной интеллигенции и руководимого Н. Скрыпником Наркомпроса совпадали. Нашли они точки соприкосновения и по вопросу об отношении к русскоязычному населению Украины. Скрыпник, считавший себя знатоком национального вопроса (это, кстати, стало причиной их частого несогласия со Сталиным, тоже по праву относившим себя не к последним специалистам в данной области), даже разработал специальную теорию «смешанного говора», позволявшую действовать по отношению к этому населению с позиций его активной украинизации.

Стоит пояснить, в чем состояла эта теория, тем более что ей отводилась роль идеологического обоснования темпов и масштабов проводимой Наркомпросом украинизации. На 1930 г. как минимум 1 миллион 300 тысяч человек, значившихся украинцами, своим родным языком считали русский. Нарком же полагал, что тот язык, на котором они разговаривали, – не чисто русский и не чисто украинский, а результат их смешения в ходе специфических колонизационных и урбанизационных процессов, проходивших на юге и юго-востоке Украины. Но основа этого смешанного говора была все равно «украинской», а «русизмы» – делом новым, привнесенным и поверхностным. Не вдаваясь в ряд напрашивающихся выводов (например, о древности украинского языка, культуры и идентичности), отметим, что из этой посылки следовало, что русскоязычие этих 1 миллиона 300 тысяч человек – явление искусственное, а сами они подлежат украинизации, как люди, забывшие свой родной язык и отошедшие от родной культуры [1078]. Это положение «исправлялось» путем превышения числа украинских школ над украинскоязычным населением, закрытия и перевода на украинский язык преподавания русских школ, то есть насильственной ассимиляцией. Иными словами, в основу критерия был положен не разговорный язык населения, а этническое происхождение и его некий национальный «идеал».

Являясь активным проводником украинизационного курса, Н. Скрыпник ревниво следил за недопущением становления национального самосознания украинского «этнографического материала» в противоположном, русском направлении. Естественно, им напрочь отвергалась теория борьбы культур, но не из-за отсутствия таковой, а из-за вреда, который, по мнению Н. Скрыпника, она несла развитию пролетарской революции, отрывая рабочий класс от крестьянства, толкая его на «высокомерное, гордое отношение к украинскому языку и украинской культуре» [1079]. Кстати, Н. Скрыпник фактически сам мыслил категориями борьбы культур и был убежден в конечной победе культуры украинской. Но под ней он понимал не абстрактную украинскую культуру, а именно украинскую пролетарскую культуру. За ней он видел будущее, динамику экономического развития [1080].

Подвергая критике то покровительство, которое А. Шумский оказывал Н. Хвылевому, Н. Скрыпник тем не менее также считал, что украинская культура имела отличные от русской корни, была теснее связана с культурой Европы, и выступал за «свой разум», за развитие культуры без оглядки на русскую и на ее прошлое наследие. Вполне в духе представителей украинского движения он делил древнерусскую литературу на русскую и украинскую в зависимости от территориального принципа происхождения произведения [1081]. Не был также согласен он с другим видным партийцем, ведавшим в ЦК вопросами культуры и идеологии, А. Хвылей (кстати, бывшим боротьбистом), считавшим, что украинской культуре незачем отказываться от прошлого наследия, а украинской литературе «есть чему учиться в старой литературе русских, есть чему учиться и в новой» [1082].

Повышенное внимание к национальному развитию украинцев проявлялось и в отношении Н. Скрыпника к единой Красной армии. В ней он не без основания видел мощное средство ассимиляции и русификации, где «русофилы обрабатывали головы и мозги трудящихся всех угнетенных народов» [1083]. «Армия до сих пор остается орудием русификации украинского… и всего инородного населения» [1084], – с тревогой заявлял он на XII съезде РКП(б). Интересно отметить, что Н. Скрыпник, вслед за своими «буржуазными коллегами» по национальному движению, относил украинцев к «инородцам», желая тем самым отделить их от русских, подчеркнуть их самостоятельность и угнетенность и выступать от имени всех «униженных и оскорбленных» великорусским шовинизмом. Армию же, как и власть, партию, город, следовало приближать к крестьянству, переводить на украинский язык, а главное – покончить с распространенным отношением к ней как к носительнице «русской национальной идеи».

И конечно, во главу угла всей работы в национальном вопросе он ставил ликвидацию великорусских и великодержавных настроений и последовательно вел борьбу с ними. Считая причиной всех национальных уклонов великодержавный уклон, Скрыпник настаивал на последовательной борьбе с ним, причем на этот раз на общесоюзном уровне [1085]. Борьбу с местным национализмом он считал делом не главным и решительно выступал против Д. Мануильского, предлагавшего коммунистам-националам бороться со своим местным национализмом, предоставив изживание великодержавности русским товарищам из центра [1086]. Иногда его внимание к национальному вопросу принимало гротескные формы. Например, на упоминавшемся выше IV совещании ЦК РКП(б), призывая бороться против великодержавности, Н. Скрыпник поднял вопрос о национальном составе сотрудников Наркомфина СССР, на что Г. Зиновьев логично заметил, что даже если бы «Наркомфин… состоял из одних украинцев, то денег от этого не прибавилось бы» [1087].