Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Из-за всех этих причин у представителей интеллигенции, особенно работающих на селе, пропадал интерес к участию в общественной жизни, и они стремились «выполнять только то, что требуется по службе» [554]. Напротив, интерес к профессиональной деятельности даже возрастал, так как служил своего рода защитной реакцией на попытки привлечь интеллигенцию к активной советской работе.

На волне усиления антисоветских настроений активизировались оппозиционные большевикам группы. Например, на учительских конференциях они пытались проваливать кандидатуры коммунистов, выдвигавшихся в президиум данной конференции и руководящие органы профсоюза работников просвещения (Рабпрос) [555]. Борьба проходила не только на беспартийных конференциях. Оживлялись различные организации и ассоциации, не связанные с официальными профессиональными союзами, – Ассоциация инженеров, Этнографическое общество и др., которые начинали конкурировать с профсоюзами за право представлять интересы интеллигенции [556]. Отмечались и попытки самоорганизоваться. Так, в Черниговском округе учитель Шахлевич (сторонник «белой» ориентации) и его коллега Глоцкий создали группу из десяти учителей для организованной борьбы в профсоюзных органах. На Барвенковской учительской конференции (Изюмский округ) прозвучало недовольство коммунистами, которых обвиняли в том, что они держат учительство в полуголодном положении и смеются над этим [557].

На фоне недовольства мог произойти «упадок политактивности». А могло случиться и обратное. В качестве примера можно упомянуть состоявшуюся 10–11 декабря 1925 г. в Полтаве учительскую конференцию, протекавшую очень бурно. Наиболее остро встали вопросы о зарплате и коллективных договорах. В ходе обсуждения прозвучали обвинения, что советская власть не защищает интересы учителей. В Полтаве даже готовилась забастовка. Часть учителей видела в ней лишь способ улучшить материальное положение. Но среди них имелись и антисоветски настроенные элементы, «сознательно провоцирующие учительство» для того, чтобы вызвать политический скандал. Особенно резко при этом «выступали шовинистически настроенные городские учителя» [558].

Сложившаяся ситуация вызывала озабоченность у руководства республики. Усиление антисоветских настроений у интеллигенции было признано опасным. Но что характерно, не в связи с позицией интеллигенции как таковой, а из-за того, что под ее идейным воздействием «разбуженная активность и самостоятельность масс» могла пойти «под знаменем оппозиционной интеллигенции». Принятые меры по улучшению материального, бытового и профессионального положения сельской интеллигенции, создание вокруг нее атмосферы такта, чуткости, уважения, что было не менее важно для ее эмоциональных и легкоранимых представителей, позволили улучшить положение интеллигенции вообще и учительства в частности. А это заметно ослабило их антисоветскую настроенность [559].

Конечно, материальное положение имело важное значение для формирования самочувствия интеллигенции. Но если выбор жизненной позиции среднестатистического крестьянина определялся положением его хозяйства, то для представителя интеллигенции материальная составляющая была хотя и важной, но далеко не всегда главной мотивацией его поведения. Пожалуй, более важное значение имела духовная сфера. Среди интеллигенции было немало людей, которых больше волновало, что происходит в стране и мире, как развивается украинская культура. Хотя размышления о будущем Украины вполне могли переплетаться и с материальным фактором, последний чаще заключался не в зарплате того или иного учителя или служащего, а в экономическом положении УССР в целом.

На оппозиционность значительной части украинской интеллигенции большевикам, как и на холодное отношение к ней последних, влияло еще одно немаловажное обстоятельство. После окончания Гражданской войны и особенно ликвидации петлюровского подполья значительная часть тех, кто боролся за УНР, – офицеров украинской армии, чиновников министерств, общественных деятелей – легализировалась и «осела в… губернских и окружных учреждениях», иногда занимая ответственные должности [560]. Многие стали учительствовать в городских и сельских школах. Особенно это было характерно для приграничных округов. В качестве примера можно привести Чемиревицкий райисполком Каменец-Подольского округа. В 1927 г. в нем трудились: райстатистик Файнстиль – бывший петлюровец, до 1924 г. пребывавший в эмиграции; помощник бухгалтера Окнин, в прошлом офицер-сечевик; счетовод Рилянкевич – бывший поручик царской и сотник петлюровской армий; секретарь райсудземкомиссии Сонов – адъютант «какого-то штаба» у Петлюры, тоже вернувшийся после 1924 г. Комиссия во главе с генеральным секретарем ЦК КП(б)У Л. М. Кагановичем, обследовавшая приграничную полосу, пришла к заключению, что факты подобной «засоренности» райисполкомов и сельсоветов «насчитываются десятками» [561].

Конечно, как докладывали сотрудники ГПУ, «значительный процент бывших петлюровцев отошел совершенно от политической деятельности и примирился с фактом существования Сов. Власти». Постепенно они советизировались и отказывались от своего политического прошлого [562]. Но происходило это не сразу и не со всеми. Многие, принимая действительность только внешне, оставались при этом во «внутренней оппозиции». В докладах ГПУ указывалось, что, несмотря на тягу «части низовой интеллигенции» «к перемене ориентации в сторону сотрудничества с Сов. Властью и Компартией», таковая «в массе своей, если не открыто, то разными способами… старается высказать свое отрицательное отношение и, где можно, принести некоторый вред» [563]. Бывшие сторонники украинских правительств либо те, кто просто работал на них, пополняя ряды советских служащих, учителей, медперсонала и т. п., приносили свои взгляды, высказывали свои настроения, которые не всегда свидетельствовали об их отказе от прошлого. Вот почему и руководство республики, и ГПУ внимательно следили за настроениями интеллигенции и деятельностью ее представителей.

Хотя «активной и организованной» украинско-шовинистической контрреволюции (как ее называли большевики) в 1924 г. не наблюдалось даже в западных губерниях республики [564](то есть спецслужбы не сталкивались с признаками организованной работы националистических элементов), исключать возможность появления таковой было нельзя. Кроме того, нельзя было забывать, что интеллигенция и служащие являлись посредником между партией и государством, с одной стороны, и народом – с другой. А как нередко подчеркивалось в сводках, посредником они были ненадежным, потому что шатались «между буржуазией и пролетариатом», то есть между поддержкой советской власти и ее неприятием [565]. В чем же выражалось «отрицательное отношение» к большевикам и в чем заключался «некоторый вред», который определенные круги пытались нанести советской власти?