Лев Успенский - За семью печатями

Этим-то чудодейственным средством и следовало пропитать росписи, заклеить их марлей и только после этого разрезать на куски и снимать.

В 1949 году Павел Иванович Костров приехал со своими двумя ассистентами в Пенджикент и приступил к этому подвигу.

Так как археологи слишком нервничали при виде того, как их обожаемых богинь, всадников и длинноногих красавиц заклеивали марлей и разрезали на части, мастер запретил кому бы то ни было присутствовать при операции.

Они остались втроем: сам Костров, Е.Г. Шейнина и И.Б. Бентович — та самая Илона Бентович, которая показала нам всадника со змеей. Больше никто не допускался к месту работ.

И все же однажды этот строгий запрет был нарушен. Об этом хорошо рассказывает в своей книжке «У истоков древней культуры Таджикистана» Михаил Михайлович Дьяконов. Приведем его рассказ дословно:

«Помню, как я, бывший в тот год начальником Пенджикентского отряда, вместе с архитектором Л.С. Бретаницким, нарушив запрет Павла Ивановича, осторожно подошел и с соседнего бугра стал наблюдать за работой. Снятие росписи шло, как сложнейшая хирургическая операция. Павел Иванович размеренными движениями выбирал специальным инструментом собственного изобретения размельченную землю из-за слоя штукатурки. Постепенно слой штукатурки, прижатый к деревянному щитку, повторяющему форму снятого куска, отделялся от стенки. Когда вся размельченная часть стенки вынута из-под штукатурки, снимающийся кусок опрокидывается вместе со щитком и оказывается лежащим на щитке «лицом вниз». Снятие кончено. Но мы с архитектором не смогли увидеть этого конечного момента. Павел Иванович заметил нас. Спокойно он взял насос из рук ассистентки и направил в нашу сторону длинную и острую струю воды. Поняв этот ясный намек, мы спустились с холма.

Теперь наши реставраторы уже не просят отойти посторонних, наоборот, они охотно пускают экскурсантов».

Очевидно, реставраторы хорошо овладели техникой этого дела, да и археологи перестали нервничать, увидев блестящий результат их работ.

Росписи перевезены и продолжают перевозиться из Пенджикента в Ленинград, выдерживая и двухмесячный путь по железной дороге, и действие ленинградского климата, и кропотливое исследование. Лучшие из них уже выставлены в залах Эрмитажа.

Кстати, надо сказать, что еще там, на месте, росписи выдержали первое испытание водой. В середине августа случилась необычная для таджикского лета вещь: полил сильный дождь с градом; дождевые струи безжалостно хлестали открытые и только что закрепленные росписи, но с ними ровно ничего не делалось, тогда как незакрепленная штукатурка и росписи на ней буквально таяли на глазах.

Под конец нам хочется вспомнить еще один факт из жизни экспедиции.

Однажды в Институт материальной культуры (на Дворцовую набережную, 18) пришла телеграмма: из Пенджикента сообщали — найдена скульптура! Этого было достаточно: в тот же день из Ленинграда вылетели самолетом Якубовский, Дьяконов и Костров, захватив с собой специального фотографа. Через день они уже на месте обсуждали новую вставшую перед ними задачу: как снять и переправить большой фрагмент тяжелой глиняной скульптуры, украшавшей некогда жилище знатного согдийца.

Мы рассказали об этом потому, что хотелось еще раз поделиться с читателем чувством безграничного уважения к ученым, которым ничто — ни бытовые дела, ни возраст, ни состояние здоровья — не мешает в любой момент сорваться с места и мчаться тысячи километров, если этого требует дело.

«И видел я в деснице у сидящего на престоле книгу... запечатанную семью печатями... И никто не мог... раскрыть ее».

Апокалипсис

Встречая в живой человеческой речи привычное выражение «за семью печатями», мы отлично понимаем, что оно значит: «за семью печатями», то есть «под покровом непреодолимой тайны». И только лингвисты, эти археологи языка, способны начать раскопки, доискиваясь, откуда пошло, как могло появиться подобное словосочетание.

«Печати» и у них не вызывают сомнений. С древнейших времен они числились надежнейшими хранителями секретов, самыми верными свидетелями того, что доверенная им тайна, большая она или маленькая, глубокая или несущественная, никем не будет потревожена. Печати существовали на заре цивилизации: в руинах Мохенджо-Даро на берегах Инда на рубеже между вторым и третьим тысячелетием до нашей эры встречаются их загадочные оттиски, испещренные невнятными знаками. Мы находим древние печати в развалинах ассирийских и вавилонских городов. Их отпечатки на дверях гробниц и сокровищниц царей останавливают археологов у порога подземелий Египта. В виде великолепных гемм — резных изделий из драгоценного камня — оставил их нам греко-римский мир. Книга за печатями — это просто тайная книга. Но почему же именно за семью?

При раскопках в Парфиене, в тех местах, где сейчас находится Туркменская ССР, печати и их оттиски попадаются нередко. О них написал целую работу известный археолог М.Е. Массон.

Археологи не удивляются и тогда, когда вместе со следами древнего шнура появляются из земли, висящие на нем, не одна и не две, а три, четыре и больше глиняных лепешечек с оттиснутыми на них знаками. Это не вызывает недоумения — сокровища опечатывались. Печать не может предупредить злодеяния, но она способна сообщить о нем. Естественно, что чем ценнее было охраняемое, тем меньше доверяли сторожам. Для охраны пустяка довольно одного сторожа — пусть наложит свою собственную печать, пусть снимает и восстанавливает ее, когда найдет нужным, на то он и поставлен здесь. Но богатый клад или особо важную тайну рискованно отдать в руки одному лицу. Правильнее устроить так, чтобы проникнуть в заповедное место можно было лишь нескольким людям сразу. Самый честный человек может поддаться соблазну, но трое или четверо жуликов будут ревниво следить друг за дружкой. Из пяти грешников составить одного праведника — вот поистине остроумная мысль!

К такому способу прибегали всегда. Четки из нескольких печатей на шнурах дошли до нас от глубокой древности. Нумизматы знают найденный в Киеве средневековый клад: он уцелел только потому, что доступ к нему могли получить лишь несколько монахов вместе. Да и сегодня проникнуть в подвалы, хранящие золотой запас какого-нибудь государства, может лишь целая комиссия, каждый член которой имеет свой особенный ключ от дверей: замок открывают только все ключи вместе.