Тимоти Снайдер - Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Поляки кричали вслед проезжавшим поездам. Некоторые из выживших евреев с ненавистью вспоминали характерный жест – приставленное к горлу ребро ладони: этим жестом евреям пытались дать понять, что они умрут, хотя поляки не обязательно желали им этого. Некоторые поляки просили денег; другие, видимо, более милосердные, а может, с другими потребностями, просили отдать им детей. Янкель Верник вспоминал о собственной отправке из Варшавы в числе самых первых: «Мои глаза вбирали в себя всех и все, однако я не мог осознать всей чудовищности беды». Никто не мог [552].

В каждом составе было по пятьдесят семь – шестьдесят вагонов, то есть примерно по пять–шесть тысяч человек. По прибытии на ближайшую к Треблинке железнодорожную станцию поезд останавливался. Затем, после ожидания, тянувшегося по нескольку часов или даже дней, подтягивался другой локомотив и увозил девятнадцать–двадцать вагонов (тысячу семьсот – две тысячи человек) на подъездной путь внутри фабрики смерти Треблинки. Второй локомотив толкал вагоны, а не тянул их, так что машинист двигался спиной вперед, никогда сам не видел фабрики смерти и не входил в нее [553].

Из каждого вагона евреев, которые еще были живы, выгоняли «травники», размахивая винтовками и щелкая кнутами. Почти все евреи, депортированные в Треблинку, погибли за первые несколько недель, но не так «гладко», как в Белжеце и Собиборе, и не так, как немцы планировали. Регулярные и массивные партии евреев переполнили маленькие газовые камеры в Треблинке очень быстро, поэтому немцам и «травникам» пришлось прибегнуть к расстрелам. «Травников» к выполнению такого задания не готовили, они плохо с ним справлялись, но все же выполняли. К августу подъездной путь к фабрике смерти в Треблинке был окружен горами трупов.

Оскар Бергер, прибывший с новой партией 22 августа, вспоминал «сотни тел, лежащих вокруг». Янкель Верник вспоминал свое прибытие 24 августа: «Лагерный двор был устелен трупами, некоторые все еще в одежде, а некоторые голые, с лицами, обезображенными страхом и ужасом, черные и вспухшие, глаза широко раскрыты, языки высунуты, черепа разбиты, тела покорежены». Еврей, прибывший накануне, 23 августа, едва сам не угодил в эту кучу. Его отобрали для работы, что преимущественно означало прибирать человеческие останки. Он вспоминал, как проводилось уничтожение в первые недели действия Треблинки: «После того, как мы вышли из вагона, немцы и украинцы с кнутами в руках погнали нас во двор, где приказали лечь на землю лицом вниз. Затем они прошлись и расстреляли нас в затылок». Адам Kжепицки, прибывший 25 августа, записал похожие воспоминания: «Трупы людей разного возраста, в разных позах, с разным выражением на лицах в тот момент, когда они перестали дышать. Вокруг только земля, небо и трупы!» Эдвард Вейнштейн запомнил следующий день, 26 августа: «И я выглянул и увидел Ад. Горы тел на платформе доставали до окон вагонов для скота». Франц Штангль, немецкий (австрийский) офицер полиции, командовавший фабрикой смерти в Собиборе, был направлен расследовать хаос в Треблинке. Он был человеком, которого нелегко было потрясти видом смерти и который, в отличие от прибывающих евреев, имел некоторое представление о том, чего ожидать. Он, тем не менее, был потрясен увиденным: «Запах был неописуемым; сотни, нет, тысячи тел повсюду, разлагающихся, гниющих» [554].

Ирмфрид Эберль, немецкий (австрийский) доктор, возглавлявший Треблинку, возжелал доказать, чего он стоит. Он хотел убить столько людей, чтобы это перевыполнило нормы всех других начальников других фабрик смерти – шефов полиции в Белжеце и Собиборе. Он продолжал принимать партии в августе 1942 года, даже когда количество людей, которых предстояло уничтожить, намного превысило вместительность фабрики смерти, на которой их травили газом. Смерть тогда вышла наружу: от газовых камер к месту ожидания во дворе, а со двора – к вагонам, стоящим на станции или на рельсах, или еще дальше по территории оккупированной Польши. Евреи все равно погибали, почти все, но теперь нескольким удалось сбежать с поездов, что очень редко случалось во время первых партий, доставленных в Собибор и Белжец [555].

Убежавшие с поездов пробирались назад в Варшавское гетто и часто имели представление о том, чего им удалось избежать. Дезорганизация также привлекала внимание сторонних наблюдателей. Из-за всевозможных проволочек у поездов с немецкими солдатами, следовавшими на восточный фронт, были все шансы проехать мимо или застрять позади одного из таких поездов смерти; многие соглядатаи делали фотографии, других выворачивало от зловония. Некоторые из этих солдат направлялись на юго-восток Советской России для участия в наступлении на Сталинград. Те немецкие солдаты, которые видели партии, направляющиеся в Треблинку, понимали (если хотели понимать), за что именно они сражаются [556].

Эберля разжаловали с занимаемой должности за некомпетентность, и в августе 1942 года командование Треблинкой принял Штангль. Штангль, который позже скажет, что считал массовое отравление евреев газом своей «профессией» и что ему «это нравилось», быстро навел в Треблинке порядок. Он распорядился временно прекратить поставки и приказал еврейским работникам похоронить трупы. Когда фабрика смерти вновь открылась в первых числах сентября 1942 года, ее работа гораздо больше напоминала машину, которой она и должна была быть [557].

Штанглю помогал командовать особо жестокий помощник Курт Франц, которого за тщеславие и красоту еврейские рабочие прозвали «Лялькой». Франц любил устраивать боксерские поединки евреев, любил наблюдать, как сторожевые псы кидались на евреев, и вообще любил наблюдать за животными: в какой-то момент он приказал еврейским работникам соорудить зоопарк. Немцам помогали несколько десятков «травников», которые служили охранниками и выполняли некоторые важные функции в лагере, например, загоняли евреев в газовые камеры и запускали угарный газ. Остальные работы выполняли несколько сотен евреев, оставленных в живых только для того, чтобы выполнять поручения, связанные с массовым уничтожением и грабежами, и обреченных на быструю смерть, если проявляли признаки малодушия. Как Белжец и Собибор, Треблинка была устроена так, чтобы функционировать за счет еврейской рабочей силы, с тем чтобы «травникам» приходилось меньше работать, а немцам – почти совсем не приходилось [558].

По мере распространения слухов о Треблинке немцы занялись пропагандой. Польское правительство в изгнании, находясь в Лондоне, передавало своим британским и американским союзникам рапорты о газовых камерах и о других убийствах немцами польских граждан. Все лето оно призывало британцев и американцев принять ответные меры по отношению к немецким гражданским лицам, но тщетно. Офицеры польского сопротивления (Армии Крайовой) подумывали о нападении на Треблинку, но так и не предприняли его. Немцы отрицали использование газа для убийств. Начальник еврейской полиции в Варшаве и официальный «уполномоченный по переселению» Юзеф Шерински утверждал, что получал открытки из Треблинки. В Варшавском гетто действительно была почта, которая работала даже в течение тех недель. Почтальоны носили фуражки с яркими оранжевыми козырьками, чтобы их не забрали во время облавы. Но они, конечно же, не могли приносить известий из Треблинки [559].