Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

Однако, согласно планам Парвуса, этой организации надлежало действовать прежде всего в самой России. Начало было положено в декабре выпуском неожиданно возникшего журнала «Извне», первые номера которого содержали исключительно материалы, написанные самим Парвусом: их цель, как он объяснил Рицлеру, заключалась в том, чтобы «создать себе — минуя Ленина и Троцкого, а иногда и выступая против них — с помощью “унтер-офицеров” сильную позицию в России». Рицлер решительно поддержал этот проект, поскольку он был на руку его собственным замыслам. В конце концов, полагал он, может получиться так, «что нам вскоре будет выгодно найти для нашей организации в России более широкую базу поддержки, чем ленинская». И в этих целях Парвус (к которому Рицлер в остальном относился довольно скептически и не сближался с ним) «безусловно» необходим {278} 278 Рицлер — фон Бергену, 24 декабря 1917 г. Цит. по: Ibid. . Требование четырех миллионов марок было в течение нескольких дней одобрено германским правительством.

Щедрость и быстрота предоставления дотации наверняка во многом связаны с тем обстоятельством, что отношение Парвуса к большевистскому правительству, как он заявил Министерству иностранных дел и Брокдорфу-Ранцау, претерпело изменение в отрицательную сторону. Он, однако, ничего не сказал о личной подоплеке этой метаморфозы: дело было в том, что Радек сообщил ему о решительном отказе в разрешении вернуться в Россию. Партия большевиков не может допустить, велел передать Ленин, чтобы за «дело революции» брались «грязными руками» [58] История отклонения прошения о репатриации известна, однако, только из написанного Радеком некролога Гельфанду, опубликованного в «Правде» от 14 декабря 1924 г. Сам Гельфанд ни слова не говорит об этом в своих мемуарах. Версия Радека, тем не менее, правдоподобна, поскольку он даже признал posthum, что после победы большевистской революции Парвус-Гельфанд хотел выбраться из «болота» своей прежней жизни и начать новую жизнь. Паке после разговора с Парвусом записал его анекдотический рассказ: «Радек приветствовал его [Парвуса] на вокзале словами: ты мог бы теперь стать в России министром финансов» (Стокгольмский дневник, запись от 18 января 1918 г.). Судя по контексту (время и ситуация), сцена, вероятно, разыгралась после возвращения Радека из Петрограда 17 декабря. Фразу Радека тогда можно было бы по смыслу дополнить следующим образом: «Ты мог бы теперь стать в России министром финансов — если бы столь громко и публично не поставил на карту германского империализма». . {279} 279 Цит. no: Ibid. S. 299.

Оскорбительная формулировка едва ли была случайной: Ленин внутри партии все еще отбивался от критики в адрес своего доверенного лица Фюрстенберга-Ганецкого, замешанного в связях с Парвусом^ да и вообще — не только в стане противников, но и в рядах союзников, левых эсеров, все громче звучал предъявлявшийся большевикам упрек в том, что они состоят «на службе германского империализма». Кроме того, Ленину наверняка было известно, что Парвус собирался вернуться не как частное лицо и лояльный член партии, но как соратник и солидный соперник, который благодаря своим средствам, связям и талантам мог бы собрать вокруг себя новую демократическую социалистическую оппозицию.

Скоропалительный поворот в сторону отторжения претерпела и позиция Паке в отношении большевистского режима и его представителей. В ходе долгой дискуссии с Рицлером, Воровским и Ра-деком (после возвращения последнего из Петрограда) он констатировал: «Эти люди буквально опьянены властью». Радек совершенно откровенно провозгласил «террор с гильотиной» и похвалялся не только полумиллионом вооруженных рабочих, на которые может опереться советское правительство, но и полумиллионом революционных немецких, австрийских, венгерских и других военнопленных, готовых образовать по всей России свои комитеты и перейти на сторону большевиков. Он утверждал, что и промышленное производство снова начинает регулироваться простым способом: фабричные комитеты вступают в прямые отношения друг с другом и используют государственные советы народного хозяйства «как своего рода производственную биржу». Между прочим, оказалось, что в Финляндии и на Украине социально-революционные импульсы значительно преобладают над национальными устремлениями. Самое главное сейчас состоит в быстром заключении «сепаратного мира» (так, по крайней мере, передает Паке, цитируя Радека, хотя понятие «сепаратного мира» было под запретом в речевой практике большевиков). Советское правительство будет вести переговоры в Бресте «ясно, четко, по-деловому» {280} 280 Paquet A. Politisches Tagebuch I (запись от 20 декабря 1917 г.). . Паке записал все это с нескрываемым скепсисом.

В январе он разговаривал с первыми беженцами из Советской России, которые рассказывали «странные вещи… о нищенском положении образованных людей и офицеров» {281} 281 Paquet A. Politisches Tagebuch II (запись от 11 января 1918 г.). . И провокационное поведение большевистских представителей в Брест-Литовске в очередной раз пробудило в нем инстинкт национального самолюбия. Теперь он увидел опасность, грозящую не только отечеству, но и всему Западу. В ходе знаменитого спора Троцкого с генералом Гофманом его симпатии, во всяком случае, снова четко разделились: «Брест показывает, что мы должны защищаться против сильного натиска с востока, против анархистских идей освобождения мира. Этот социализм бесплоден и чреват лишь нигилизмом. Сегодняшняя Россия — это азиатский слон, на котором скачут два цюрихских приват-доцента — Ленин и Троцкий. Натиск этих идей в Бресте можно уподобить… вторжению гуннов в Европу — на них следует ответить какому-нибудь генералу. Лишь новый Оттон Великий может защитить Европу — все наше драгоценное древнее очарование, наши соборы, сложенные из камней, взятых из почвы, наши музеи, наши книги, наши искусно выстроенные города…» Большевизм, считает Паке, есть не что иное, как полевевший «русский православный фанатический империализм», воскресший «в ленинских притязаниях на завоеванные немцами области» {282} 282 Ibid, (запись от 14 января 1918 г.). .

Паке развивал этот тезис и позднее, в дискуссии с Воровским, который, в свою очередь, указал на все более откровенные планы германской стороны поставить под свой контроль все западные области прежней Российской империи. Это обвинение, однако, неожиданно трансформировалось в предложение, удивительно созвучное пропагандируемой Паке идее культурной миссии Германии, — данный мотив постоянно всплывал не только у Воровского. Вместо аннексий и наживания врагов Германской империи следовало бы продемонстрировать на Востоке свое превосходящее экономическое и цивилизаторское влияние, подобно тому как англичане продемонстрировали его бурам в Южной Африке {283} 283 Ibid, (запись от 17 января 1918 г.). .