Понсон Террайль - Капитан Мак

- Весьма возможно, - ответил король.

- Ваше величество, - продолжал Ришелье, - любит шахматы и благоволит считать меня неплохим игроком: возможно, вы подумали, сир, что в ожидании господина де Бовертю...

- Нет, не в этом дело, господин кардинал.

- Ах так!

И Ришелье, казалось, стал ждать, чтоб король объяснился.

- Меня заставило прийти к вам раньше времени любопытство.

- Любопытство, сир? - спросил кардинал; его прозрачные глаза, казалось, пытались прочесть мысли короля.

- Ну да, Господи Боже ты мой! Представьте себе, что во время ужина прибыл Лоредан, мой ювелир.

- Ах, это, - сказал, улыбаясь, кардинал. - Наверное, ваше величество заказал ему какую-нибудь дорогую безделушку, например, перстень-печатку.

- Нет, господин кардинал. Лоредан мне привез не это.

- Так что же, сир?

- Серьги.

- А! - произнес с улыбкой кардинал.

- И поверите ли, - продолжал король, - что я их не заказывал?

- В самом деле?

- Он мне сказал, что заказывали их вы, господин кардинал.

- Сир, - ответил Ришелье, - это правда, и я не стану лгать. Эти серьги Лоредану заказал действительно я. Они, должно быть, прекрасной работы.

- Восхитительной, господин кардинал.

- Впрочем, заказывая их Лоредану, я велел ничего не жалеть.

- Мне кажется, господин кардинал, у вас есть воспитанница?

- Да, сир, внучатая племянница, мадемуазель де Плесси, которую я только что выдал замуж за одного бретонского дворянина, господина Плело.

- Это прекрасно; тогда, может быть, этот болван Лоредан ошибся?

- В чем, сир?

- Он принес мне серьги, предназначавшиеся для вас?

- Нет, сир, - ответил Ришелье, - я не настолько богат, чтобы делать моей племяннице подобные подарки. Я заказал эти серьги от имени вашего величества и надеялся, что ваше величество...

- Их подарит вашей племяннице?

- О, что вы, сир, вовсе нет, но...

- А тогда кому же?

Улыбка сошла с лица Ришелье. Кардинал снова стал тем жестким государственным человеком, перед которым трепетали все, даже его августейший хозяин.

- Сир, да простит меня ваше величество, но для того, чтобы объяснить вам, для чего я заказал эти серьги, я вынужден буду побеседовать с вами о важных вещах.

Король в свою очередь посмотрел на часы.

- Ну а вы уверены, господин кардинал, - спросил он, что сир и мадемуазель де Бовертю приедут?

- Я могу поручиться за это вашему величеству.

Король вздохнул.

- Ну что же, я слушаю вас. Все равно, - что о политике говорить, что о чем-нибудь другом.

- Сир, - продолжал Ришелье, - ваше величество все последнее время жили несколько в отдалении от семьи...

- Да нет, господин кардинал, я как-то этого не заметил.

- Вашему величеству пошел тридцать восьмой год.

- Да, верно. Как время-то идет, господин кардинал!

- А трон не имеет наследника...

Король нахмурился.

- Ах, господин кардинал, - сказал он сердито, - вы опять будете со мной говорить о королеве?

- Но, сир...

- И вы неправы, господин кардинал. Королева покинула двор без моего разрешения и отправилась жить в Амбуаз... Ну что же, пусть там и остается!

- Простите меня, сир, но я подумал...

- Что подумал?

- О том, что от Амбуаза недалеко до Блуа.

- И вы рассчитываете, что я поеду повидать ее?

- В этой надежде, сир, - смиренно ответил кардинал, - я и заказал эти серьги...

Король расхохотался во все горло, что вообще-то было Для него непривычно.

- Господин кардинал, вы плохо все продумали.

- Как так, сир?

- И ваши серьги попали по другому назначению. Я их сегодня же вечером подарил...

Ришелье принял наивный вид.

- Ваше величество решили помириться с мадемуазель де Отфор?

- И вовсе нет, - ответил король. - Я подарил серьги донье Манче.

- А кто такая донья Манча, сир?

- Прекрасная и в высшей степени любезная женщина, которая охотится на оленя, как сама богиня Диана.

- Ах, вот как! - совершенно равнодушно произнес Ришелье.

Король второй раз взглянул на часы. Было половина одиннадцатого.

- Не находите ли вы, господин кардинал, - произнес король, что сир де Бовертю несколько злоупотребляет моим терпением?

- Он приедет, сир, не сомневайтесь. Может быть, все-таки партию в шахматы?

- Хорошо, - безрадостно согласился король.

Ришелье позвал слуг. Двое пажей установили шахматную доску.

Людовик страстно любил играть в шахматы, особенно с кардиналом, который был очень сильным противником. Садясь за шахматную доску, Людовик подумал, что свидание он назначил на полночь, а сейчас только половина одиннадцатого. Партия же в шахматы с кардиналом никогда не продолжалась более трех четвертей часа.

Расставляя на доске фигуры, Ришелье обменялся быстрым взглядом с одним из своих офицеров, в эту минуту как раз появившимся на мгновение на пороге двери, к которой Людовик сидел спиной.

Партия началась; кардинал, несомненно преднамеренно, сделал одну за другой две ошибки, вследствие чего король сразу же получил значительное преимущество.

Когда Людовик проигрывал, то испытывал такое разочарование, что отталкивал доску и говорил:

- Господин кардинал, вам несомненно помогает сам дьявол; это нечестная игра.

И никогда в этом случае не хотел отыграться. Когда же он выигрывал, то напротив, настроение у него поднималось, в он предлагал кардиналу взять реванш. На этот раз кардиналу был поставлен мат за двадцать минут.

- Ах, господин кардинал, - сказал Людовик, - вас уж слишком одолевают политические заботы. Ну как, может еще одну партию?

- Охотно, сир, - ответил кардинал.

И они начали новую партию. Но, несколько минут спустя, один из гвардейцев доложил о сире и мадемуазель де Бовертю.

- Ах, честное слово, - воскликнул король, увлеченный игрой, - они прекрасно подождут, пока я закончу партию.

На этот раз кардинал затянул игру; он не дал так легко себя победить, и партия продолжалась целый час. Когда король объявил мат, пробило без четверти двенадцать.

"Ах, черт, - подумал Людовик, - а мне еще скакать два лье. Ба! У моего братца герцога Орлеанского кони добрые, а донья Манча меня подождет несколько минут."

И в покои ввели сира и мадемуазель де Бовертю. Эти двое, почтительнейше склонившиеся перед его величеством, являли собой два ярчайших образца провинциального дворянства того времени.

Брат был крупным и крепким мужчиной лет сорока восьми, широкоплечим, с сединой на висках, загорелым; шел он прямо, голову нес высоко и был несгибаем, как швейцарский гвардеец.

Мадемуазель де Бовертю было около сорока лет; лицо ее хранило следы замечательной красоты; во всем ее облике было что-то бесконечно печальное и поникшее; одета она была в траур.

- Насколько мне известно, - сказал им король, - вы хотели бы, чтобы я рассудил ваш спор. Говорите, господин де Бовертю. Позже мы выслушаем вашу сестру.