Понсон Террайль - Капитан Мак

- Сир, - сказал дворянин, - мы с сестрой всю жизнь прожили в добром согласии в родительском имении. Но однажды мне пришло в голову, что я должен жениться, и с тех пор у нас пошли раздоры и ссоры.

- Так вы женаты? - спросил король.

- Нет, еще нет, но я жду только решения вашего величества. Королю, конечно, известно, что закон требует, чтобы мужские потомки были нераздельными владельцами земель, поместий и прочего имения, составляющих достояние знатной семьи. Но с тех пор, как я решил жениться с единственной целью не дать угаснуть моему роду, моя сестра, вместо того, чтобы остаться жить с нами, хочет разделить в равных долях все имущество, которое нам оставил наш покойный отец.

- Как, как? - переспросил король. - Но мне кажется, что мадемуазель де Бовертю не совсем в своем праве.

- Сир, - ответила она, - если ваше величество окажет мне милость выслушать меня, то может быть, ему будет угодно изменить свое мнение.

- Ну что же, говорите, сударыня, я вас слушаю.

- Ах, - ответила она, - есть вещи, которые я могу сказать только королю, потому что их может знать только король.

- И ваш брат о них не знает?

- Да, сир, и не должен никогда узнать.

Сир де Бовертю был человеком очень порядочным. Он сказал сестре:

- Ну что же, поведайте королю то, что вы хотите ему поведать, и если его величество сочтет, что половина отцовского достояния принадлежит вам, я вам его отдам.

Бледность, таинственная печаль и траурные одежды мадемуазель де Бовертю возбудили в короле некоторое любопытство. Он дружеским жестом попросил кардинала оставить его одного, и его преосвященство вышел вместе с сиром де Бовертю, но перед тем успел бросить взгляд на часы. На часах была почти полночь.

Глава 10. Мадемуазель де Бовертю

- Итак, сударыня, - произнес король, очутившись наедине с мадемуазель де Бовертю, - я слушаю вас.

- Сир, - сказала она, - то, в чем я признаюсь вашему величеству, не знает ни один человек: я - мать.

- Ага! Так! - промолвил король. - Я начинаю понимать, почему вы хотите сохранить часть отцовского наследства.

- Сир, - продолжала дама в трауре, - не судите меня слишком строго, и будьте столь же терпеливы, сколь великодушны: выслушайте меня.

Король кивнул головой в знак согласия. Мадемуазель де Бовертю продолжала:

- Сейчас мне сорок один год, а тогда мне было восемнадцать. Этим я хочу вам сказать, что сын, чье наследство я пытаюсь защитить, это молодой человек, которому сейчас около двадцати двух лет.

- Черт возьми! - произнес несколько легкомысленным тоном король.

Но мадемуазель де Бовертю взглянула на монарха так холодно и спокойно, что его несколько насмешливая улыбка исчезла.

- Вам не будет смешно, сир, когда вы узнаете мою историю.

В голосе ее прозвучали печальные и повелительные ноты, которые невольно покорили короля.

- Я слушаю вас, сударыня, - серьезно повторил он.

Мадемуазель де Бовертю продолжала:

- Наше поместье расположено на склоне холма, на краю Шамборского леса. Оно называется Бюри. Однажды вечером отца моего не было дома, брат в это время служил в королевской гвардии и я была одна... Всю вторую половину дня шел дождь, приближаясь гроза и, так как дело шло к ночи, тучи прорезали молнии. Начался ливень. В двери Бюри постучался всадник в охотничьем кафтане. Он сказал, что он - из свиты короля и отбился от остальных охотников. Это был уже немолодой человек, но у него был благородный и рыцарственный вид, глаза ясные и широкая улыбка. Я сама прислуживала ему, и мной при этом владело какое-то неизъяснимое чувство. Он провел ночь в Бюри и сказал, что вскоре вернется поблагодарить моего отца за гостеприимство, которое я ему оказала. И вправду, он вернулся через неделю.

По какому-то роковому совпадению, брата моего все еще не было; как и в прошлый раз, шел дождь, и волнение, охватившее меня при первом свидании, усилилось.

Мадемуазель де Бовертю на минуту в волнении замолчала, тяжело дыша и глядя в пол.

Король ласково сказал ей:

- Я испытываю к вам живейший интерес. Прошу вас, продолжайте.

- Сир, - прошептала она, - пусть ваше величество пощадит мои чувства и избавит меня от рассказа грустной повести о соблазненной девушке. Этот красивый и благородный дворянин приезжал еще не раз, и злосчастная судьба так распорядилась, что я каждый раз была в замке одна. И однажды я заметила, что близится тот час, когда я уже не смогу больше скрывать свой грех. На мое счастье, на следующий день отец сказал мне:

- Жанна, дитя мое, король соблаговолил вспомнить о нашем старинном роде. Я отвезу вас в Париж, где вы войдете в число фрейлин королевы.

И действительно, отец отвез меня в Париж. В тот день, когда меня представляли в Лувре, король был на охоте. Меня приняла королева, и в тот же вечер я приступила к своим обязанностям. Увы! Когда на следующий день я по долгу службы зашла в покои королевы, я чуть не упала в обморок, увидев там моего знакомого дворянина, улыбнувшегося, видя, что я вхожу. Я узнала этого дворянина, это был он! Вокруг него все стояли, обнажив головы, а он сидел и на голове у него была шляпа. Этот человек, которого я все еще любила и чей ребенок шевелился у меня под сердцем, был король! Король Генрих Великий, отец вашего величества!

При этом признании Людовик XIII не мог сдержать возгласа удивления.

Мадемуазель де Бовертю продолжала:

- Благодаря королю, я родила в величайшей тайне, и мое бесчестье не стало никому известным. Я дала жизнь сыну...

Тут голос мадемуазель де Бовертю дрогнул и по лицу ее заструились молчаливые слезы.

- Вы понимаете, государь, что нужно было во что бы то ни стало скрыть от всех мой грех, и король Генрих отобрал у меня ребенка, пообещав мне позаботиться о нем, и он, несомненно, сдержал бы слово...

- И кто же ему помешал? - с удивлением спросил Людовик XIII.

- Сир, - ответила мадемуазель де Бовертю, - через месяц после того, как я оправилась от родов, король пал, заколотый ножом Равальяка.

- Ну... а ребенок?

- Король унес тайну его судьбы с собой в могилу.

- И нет никакой возможности опознать вашего сына?

- Простите, ваше величество, но в день, когда его у меня забрали, я повесила ему на шею медальон со своим портретом.

- Бедняжка! - прошептал король.

- Но, - продолжала мадемуазель де Бовертю, - я убеждена, сир, что сын мой не умер, что я его увижу в один прекрасный день... и потому, сир, вы ведь понимаете, что ему понадобится поместье.

- Я беру это на себя, - произнес король.

И тут он взглянул на часы.

- О, пресвятое чрево! - воскликнул он, поднимаясь рывком. - Уже час ночи!

- Так каково же, сир, - спросила твердым тоном мадемуазель де Бовертю, - решение вашего величества?

Но король уже не думал об этом таинственном сыне, последнем, без сомнения, ребенке самого галантного из монархов.