Понсон Террайль - Капитан Мак

- Святая пятница! Как говаривал покойный король, мой отец, пусть я буду незаконнорожденным, если я понимаю, что за фантазия привела короля в Блуа.

- Да, действительно, - сказал, улыбаясь, дон Фелипе, - приезд его величества, и в особенности его преосвященства, несколько замедлят наши работы.

- Давай не будем шутить, Пепе, и немножко подумаем.

- О чем, монсеньор?

- О причинах, приведших кардинала в Блуа, и заставивших его привезти сюда моего брата короля.

- Мне и думать незачем, монсеньор, я давно уже это понял. Если вашему высочеству угодно выслушать меня...

- Говори, Пепе, говори, - с живостью ответил принц.

- Как вы знаете, король и королева постоянно в ссоре. Король то в Рамбуйе, то в Фонтенбло, то в Лувре, словом везде, где королевы нет, потому что королева вот уже больше года не выезжала из Амбуаза.

- Это так, - ответил Гастон. - И поскольку у короля до сих пор нет детей, я часто спрашиваю себя, не лучше ли мне предоставить событиям течь своим чередом, чем вмешиваться в дела моего кузена, короля Испании.

- О, - холодно ответил дон Фелипе, - ваше высочество сильно ошибается. Вы забываете, что принц Конде ничего не имеет против того, чтобы получить французскую корону.

Гастон сделал гневное движение.

- Принц Конде - французский король! - воскликнул он. - Ну, этого не будет! Никогда не будет!

- Нет, если у короля будет наследник!

- Наследник! - воскликнул Месье.

- Но его не будет, если ваше высочество поможет Испании скинуть кардинала.

- Хорошо, - сказал принц, - будем организовывать заговоры. А впрочем, что же еще делать принцу, родившемуся столь близко к трону, как не составлять заговоры?.. Но, - продолжал, помолчав, Гастон, - все это не объясняет мне, почему король здесь.

- Король здесь потому, что Блуа лежит на дороге в Амбуаз.

- То есть кардинал старается помирить его величество и королеву Анну Австрийскую?

- Именно так, монсеньор.

Гастон озабоченно нахмурился.

- Этому и в самом деле следовало бы во что бы то ни стало помешать.

- Это нелегко, монсеньор. Король скучает.

- Но о чем думает мадемуазель де Отфор? - пробормотал принц, намекая на любовницу короля.

- Мадемуазель де Отфор ныне в немилости.

- Да неужто? - рассеянно спросил принц.

- Кардинал устранил ее, как он устраняет всех, кто ему так или иначе мешает.

- Но, значит, - продолжал Гастон Орлеанский, - дорога в Амбуаз королю совершенна открыта?

- Конечно, в том случае, - тихо сказал, загадочно улыбаясь, дон Фелипе, - если на этой дороге королю не попадется камень преткновения.

- Что вы хотите сказать?

- Я знаю одну женщину, - продолжал дон Фелипе, - которая вполне могла бы стать камнем преткновения, о котором я имел честь упомянуть вашему высочеству.

- Ба! Король уже давно не обращает никакого внимания ни на одну из придворных дам, мой бедный Пепе.

- Это не придворная дама, и король никогда ее не видел.

- Где же она?

- Здесь, - ответил дон Фелипе.

- Как, здесь, в Блуа?

- Да, монсеньор.

- Но, значит, это какая-нибудь горожанка или, как принято говорить, простолюдинка?

- Нет, монсеньор, это знатная дама.

- Каким же образом я никогда ее не видел?

- Она приехала только вчера вечером, и если ваше высочество не боится прогуляться ночью по узким улочкам и сомнительным закоулкам доброго города Блуа...

- Ты мне ее покажешь, Пепе?

- Да, монсеньор.

- Когда?

- Нынче же вечером, ежели ваше высочество соблаговолит за мной последовать.

Гастон поднялся, взял плащ, шляпу, шпагу и сказал дону Фелипе: - Идем! Мне не терпится увидеть это чудо.

Замок Блуа сообщался с нижним городом потайным ходом.

По маленькой винтовой лестнице нужно было спуститься до потайной двери, которую впоследствии заложили камнем, я через нее можно было попасть в узенький переулок, спускавшийся к Луаре.

Этой дорогой и повел принца дон Фелипе д'Абадиос.

На самом берегу реки стоял уединенный дом, с севера, востока и запада окруженный садом.

- Здесь, - сказал испанец.

И он показал на живую изгородь сада. Из дома не доносилось ни звука, но сквозь цветные стекла одного из окон первого этажа поблескивал свет.

- Монсеньор, - сказал дон Фелипе, - я хотел бы показать вам женщину, о которой я вам рассказал, но так, чтобы она вас не видела.

- Так как это сделать? - спросил принц.

- Идемте со мной.

В просвете изгороди была сделана калитка; дон Фелипе бесшумно открыл ее и, взяв принца за руку, сказал:

- Идем, только тихо.

Они подошли к самому дому и остановились под освещенным окном. Но окно было высоковато; Гастону пришлось взобраться на кучу хвороста, сваленного у стены, и он достал до подоконника.

- Смотрите, - сказал ему дон Фелипе.

Принц приник к стеклу и стал с любопытством вглядываться. Он увидел небольшую прекрасно обставленную молельню.

- Сразу видно, что ты архитектор, - сказал он с улыбкой дону Фелипе. Но где же женщина?

Но не успел он задать этот вопрос своему фавориту, как оборвал себя на полуслове и остался стоять с открытым ртом. В комнату вошла женщина, и лампа, стоявшая на столе, ярко осветила ее лицо.

- Как она хороша! - восхищенно прошептал принц.

- Если король не потеряет от нее голову, - шепнул ему на ухо дон Фелипе, - значит, дьявол нас покинул... Идемте отсюда, монсеньор.

И, увлекая за собой Гастона, он вышел из сада, тщательно затворив калитку.

Глава 4. В которой Месье доказывает, что он - прекрасный брат

В этот день король проснулся рано, и, что бывало редко, в хорошем настроении. В замке Блуа он занимал комнату, в которой когда-то жил Генрих III; из ее окон, расположенных выше стен, окружавших двор замка, был виден левый берег Луары и вдалеке высокие деревья Шамборского леса.

Королю в это время было тридцать семь лет, но он выглядел на все пятьдесят. Волосы его поседели на висках и поредели на макушке; щеки завалились, глаза запали, а нижняя губа отвисла, и вид у него был усталый и скучающий, причем его каждодневную скуку не удавалось развеять никакими развлечениями.

Чтобы он проснулся в хорошем настроении, должно было произойти нечто необыкновенное. И об этом король решил поведать одному из своих пажей, Габриэлю де Сабрану, который спал в одной комнате с ним.

Вчера Габриэль проделал длинный путь: он прискакал верхом из Орлеана в Блуа, поэтому, когда король открыл глаза, он еще спал.

- Эй, Габриэль, друг милый! - несколько раз позвал его Людовик.

Но Габриэль не проснулся. Видя это, Людовик, унаследовавший от своего отца, короля Генриха IV, простоту в обращении и добродушие, встал, подошел к окну и сам отворил его. Свежий воздух хлынул в окно, и в комнату проникли первые лучи солнца.

Вставала заря, небо на востоке алело, и легкий туман, обещавший хороший день, лениво стелился по илистым берегам Луары.