Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.

Все большая вовлеченность шляхтичей-земян в хозяйственную и торговую деятельность, натуральный характер их фольварочного хозяйства нашел свое отражение и в анонимной мещанской поэзии Польши XVI–XVII вв. Ведь шляхетство стало вытеснять мещан из их традиционной сферы деятельности – торговли, причем в XVII в. уже не только хлебом и волами, а всем, что с излишком производилось в фольварке. В связи с этим к середине XVII в. многие города приходят в упадок.

Подведем еще один промежуточный итог: к началу XVII в. даже собственно польская шляхта в идейном плане делится на несколько групп. Первая группа – магнаты, то есть крупные землевладельцы (их огромные владения располагались, как правило, на Украине), образ жизни и претензии которых вызывают раздражение у подавляющего большинства средних и мелких землевладельцев-шляхтичей, составляющих большинство этого сословия на собственно польских землях и составляющих вторую группу шляхетства. Группу сарматов-рыцарей можно разделить на две категории: первая – это хранители древних рыцарских традиций, так сказать, ортодоксы, не желающие изменять изначальному предназначению дворян; вторая – клиентелла магнатов, то есть разорившееся шляхетство, утратившее связь с землей, рыцари поневоле, которым просто некуда больше деваться.

Что же касается украинской шляхты, то «образ украинского сармата воплотился только в идеале рыцаря. Однако он не фиксировал обязательную шляхетскую принадлежность сармата-воина. Напротив, социальные границы этого этоса оставались открытыми, включая и инока, сражавшегося за веру в прямом и переносном смысле и, что очень важно, казака. Сохранив саму конструкцию идеального образа рыцаря, украинский сармат наделяет ее новыми чертами. В частности, это мотив верности королю, отсутствующий в польском этосе. В реальной исторической ситуации в гражданском и политическом отношении украинская элита ощущала себя частью польского государства, и потому верность Речи Посполитой и служба королю рассматривалась как обязательные добродетели рыцаря, причем как шляхтича, так и казака недворянского происхождения» [224].

Выше мы рассмотрели «идеальный образ сармата», таким, каким его видели в XVI в., но к началу XVII в. в Речи Посполитой уже ясно просматривались черты упадка как института государства, так и в среде шляхетского сословия. Все менее распространенными становятся воинственные настроения, все более средняя, да и мелкая шляхта переходит на идеологическую позицию земян, то есть помещиков-землевладельцев, а не рыцарей «без страха и упрека». Доминирует образ жизни сибарита-домоседа. Вместе с тем все более угрожающие масштабы приобретает вражда внутри первого сословия, обусловленная жаждой наживы и чувством вседозволенности и неуязвимости сильных перед более слабыми. Такое положение вещей, безусловно, волнует думающую часть шляхты. Появляется большое число памфлетов, посвященных проблеме испорченности нравов дворянства, и, как следствие этого, ослаблению государства, которое, как мы помним, только и держится добродетелями «сарматов».

Одним из наиболее известных памфлетов являлась книга Ш. Старовольского «Реформация польских обычаев» В ней автор, в частности, пишет: «“Ни в одной стране, <���…> ни в Московии, ни у татар не может быть такого беззакония, какое у нас, в свободной Речи Посполитой, творится: только у нас вольно каждому чинить, что ему вздумается, в деревнях и в местечках, если они знатного рода или с ватагой бездельников <���…>. Где еще, кроме как в вольной Речи Посполитой, творятся столь нередко разбои, грабежи, произвол и насилие?”. Автор приводит в пример прежние времена, когда вольность понималась должным образом: “Прежде вольность поляки хранили так, чтобы своеволия между собой не допускать, чтобы каждый в здравии, достатке и покое жил: чтобы все были равноправны и чтоб один другому не подчинялся и другого не опасался”.