Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.

Истинная “свобода без произвола” – это внутрисословное равенство в правах, гарантируемое не законом, но обычаем, выраженном в чувствах дружеской привязанности, любви и братской взаимопомощи. Именно такие взаимоотношения отличали старых поляков от других народов: “Обычно поляки при встрече обнимаются (чего другие народы в обычаях не имеют, даже если состоят в кровном родстве), <���…> эта церемония выражает взаимные дружеские чувства, которыми гордятся перед людьми и о сохранении которых заботятся. Еще лет пятнадцать тому назад могли мы насчитать несколько десятков сенаторов, которые жили между собой в искренней дружбе и любви и сообща выступали на защиту отчизны нашей, и чести своей… Теперь и двух в сенате не сыщем, которые бы между собой приятельские чувства сохраняли, а среди шляхты и вовсе такие перевелись» [226].

Уже известный нам М. Рей отношения в верхушке шляхетства, непосредственно причастной к управлению государством, описал менее интеллигентно, но зато более красочно.

«Следующим по значению отступлением от старопольских традиций является грех обогащения и корыстолюбия, которого, по мнению Старовольского, предки сарматов были лишены. Он напоминает, что золотые годы Польши назывались так не из-за избытка золота в сундуках, но благодаря доблестям сарматских предков, о которых ныне забывают их потомки, “лихоимство окончательно Польшу погубит”; “теперь у людей достаточно денег, золота с лихвою, но и подлости не занимать… Кто источник дороговизны? Алчные. Кто причиной кровопролития, смуты? Корыстолюбцы…”» [228].

«Причины кризиса в Речи Посполитой Ш. Старовольский видит в измене традициям. Жизнь в Польше, согласно его рассуждениям, изменилась в худшую сторону из-за нарушения древнего государственного порядка, “без которого будучи, Польша гибнет и разорению подвергается”. Основой этого порядка были старинные обычаи Речи Посполитой, когда поляки передали право управления государством королю и сенаторам. Со временем, однако, “золотая вольность” стала пониматься как произвол и самовластье, и поляки (шляхта) “пошли сами себе права измысливать, законы устанавливать, власть у короля и сената отнимать, и <���…> всю полноту власти и правления себе присвоили, так что король и сенат лишь на словах остались, <���…> и сословие шляхетское, вверх взвившись и воспарив на свободе <���…> как птица на ветру, не дозволяя разуму обратиться к истине и праву, <���…> к порядку и послушанию, решило, что ему дозволено все, что оно задумало и возжелало…”» [229].

«Стремление экзекуционистского движения ограничить сферу королевских полномочий принижало значение королевских законов, апеллируя к истории до писаного права (1580-е гг. – Б. Д. ). Через полвека результаты успеха этого движения уже проявились: не средняя шляхта, бывшая инициатором ограничения королевской власти, но аристократия стала независимой, в том числе, и от основной массы дворянства. По сути дела, не шляхту, а именно магнатерию Ш. Старовольский упрекает в безнаказанности и своеволии. Следование традиции трактуется автором как возврат к шляхетской демократии, закрепленной в писаном праве; в возврате ее “золотой вольности” видит он единственный способ исправления Речи Посполитой» [230].

Таким образом, этот представитель средней шляхты (Ш. Старовольский) главными источниками бед Речи Посполитой считает засилье магнатов, ослабление центральной власти в государстве. Его можно было бы «записать» в партию сторонников усиления королевской власти, но одновременно он ратует и за усиление роли сената, составленного из высшего духовенства и тех же магнатов. («В состав сената входили придворные сановники, католические епископы, высшие земские должностные лица: воеводы и каштеляны. Члены сената назначались пожизненно и несли фактически ответственность только перед Речью Посполитой» [231].) Сенаторы-резиденты вообще были обязаны следить за королем, чтобы он не предпринял шаги, направленные против привилегий шляхетского сословия. То есть, Ш. Старовольский ратует за движение в сторону создания более дееспособной монархии и одновременно усиления роли аристократии, которую сам же упрекает в особой развращенности и в особом удалении от эталона «сармата» даже на фоне всеобщего упадка нравов дворянства. В реальности это привело бы к установлению аристократической республики и окончательному вытеснению мелкой и средней шляхты из политической жизни государства. Тем не менее, условно мы отнесем Ш. Старовольского к «королевской партии», ввиду его особо скептического отношения к «качеству» современной ему магнатерии и ее роли в государстве.

В Польше первой половины XVII в. получили распространение и памфлеты, в которых излагались различные проекты обустройства и польской колонизации Украины и превращения ее в оплот Речи Посполитой на границе с Московией и Крымским ханством. В контексте борьбы шляхетства против любых попыток королей вернуть себе хотя бы частицу реальной власти обращает на внимание на себя памфлет преподобного Петра Грабовского, настоятеля Парнавского. Это произведение называется «Низовая Польша» и имеет явную «прокоролевскую» направленность.

«Автор “Низовой Польши” желает <���…> превратить Украину в огромную пограничную твердыню, путь реализации этой цели он видит в том, что сегодня называется военной колонизацией. Предоставляя в пожизненное пользование или в аренду землю обедневшей шляхте, можно было бы создать польскую колонию в низовых землях, называемую собственно Низовая Польша.

Единственным правителем Низовой Польши был бы король, осуществляющий власть через назначаемых им чиновников. Лишь в период опасности и волнений король назначал бы особого, временного правителя, “гетмана или местоблюстителя”. Граждане Низовой Польши имели бы при королевском дворе своего специального представителя, именуемого “исполнителем”. Колонистами в Низовой Польше были бы не только шляхтичи, но, что более существенно, также мещане и крестьяне. Социальные различия в этих землях колонии не препятствовали бы, по мнению Грабовского, некоторому эгалитаризму среди колонистов, состоящему в том, что король жаловал бы там земельные владения одинакового размера людям одного сословия» [232].