Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

68. Народное хозяйство СССР в 1958 г., с. 843.

69. О механизме соревнования: М.И. Хлусов . Указ. соч., с. 175–181. Для сравнения с организацией стахановского движения: Дж. Боффа . Указ. соч., т. 1.

70. М.А. Вылцан . Указ. соч., с. 119; Большевик, 1948, № 20, с. 3.

71. Kruscev ricorda, p. 621.

I. Производственная деятельность колхозов была организована на основе крупных бригад, в обязанность которых входило осуществление полного цикла годичных работ на отведенных для них участках. В период войны и в первые послевоенные годы использовалось также разделение на более мелкие организационные группы, так называемые звенья. Делалось это для того, чтобы усилить персональную ответственность колхозников за выполняемую ими работу. Такую практику поддерживал Андреев, в то время один из высших руководителей сельского хозяйства страны. Однако в 1950 г. этот метод организации производства был подвергнут критике и запрещен (Правда, 19 и 28 февраля 1950 г.). Соответствующие тексты опубликованы в переводе в: Soviet Studies, v. 2, N 1, p. 72–80.

Свидетельства самых разных людей — Светланы Аллилуевой, маршала Жукова, югославского деятеля Джиласа, Никиты Хрущева — говорят о том, что после победы в войне Сталин переживал глубокий упадок физических сил. Тяготы войны сказались на его здоровье и состоянии нервной системы; когда напряжение военных дней сменилось мирным течением будничных событий, появились явные признаки старения — затруднение в движениях и сутулость; он стал немногословен, раздражителен, подозрительность превратилась в манию[1]. 24 июня 1945 г., после грандиозного парада на Красной площади, во время банкета, на который были приглашены военачальники и другие руководители страны, он произнес странную речь, намекнув, что может уйти в отставку года через два-три. Адмирал, который позднее поведал об этом эпизоде, подозревал, что Сталин хотел главным образом выяснить реакцию всех присутствовавших на свои слова. Все заторопились протестовать и желать ему многих лет правления[2]. Гипотеза о том, что Сталин в тот момент мог быть искренен, выглядит совершенно недостоверной в свете дальнейших событий.

В сентябре 1945 г. Государственный Комитет Обороны был распущен. Это был чрезвычайный орган, сосредоточивший всю полноту власти в период военного времени. Он был заменен формой правления в рамках государственного аппарата, созданного в соответствии с конституцией страны[3]. Внутри партии также были восстановлены нормы, предусматривающие регулярное и довольно частое проведение заседаний верховных уставных органов: Политбюро, Оргбюро и Секретариата[4]. Но эти решения остались на бумаге. Возврата к нормальным методам руководства страной не произошло даже в той степени, в какой правление предвоенного периода с его внутренними потрясениями можно назвать нормальным. Продолжали практиковаться формы руководства, укоренившиеся в годы войны и ставшие привычными. Сталин почти никогда не председательствовал на заседаниях Совета Министров, хотя занимал пост его главы[5]. Переизбранный Верховный Совет собирался только один раз в год для того, чтобы принять бюджет и утвердить указы, принятые в период между двумя сессиями. Управление страной осуществлялось при помощи указов и постановлений, публикуемых периодически от имени правительства или партии, но вырабатывались они на заседаниях весьма узкого круга руководителей, точный состав участников которых неизвестен.

Методы работы, соответствующие партийному Уставу, были восстановлены внутри партийных организаций в еще меньшей степени, чем были восстановлены законность и конституционные формы /325/ управления внутри государственного аппарата. Прошли месяцы, а затем и годы, а съезд партии не созывался. Центральный Комитет собирался на пленум лишь однажды, в феврале 1947 г., для рассмотрения проблем сельского хозяйства. На этом же пленуме состав Политбюро был пополнен рядом деятелей, которые приобрели в период войны огромную власть, — это были Берия, Маленков, Вознесенский, а также два кандидата — Булганин и Косыгин. Умер Калинин. Состав Политбюро в результате выглядел следующим образом: Сталин, Андреев, Берия, Вознесенский, Ворошилов, Жданов, Каганович, Маленков, Молотов и Хрущев плюс упомянутые кандидаты[6]. Но этот узкий конклав, который традиционно включал наиболее влиятельных советских политических деятелей, так и не стал работать коллегиально. Работа строилась как бы по комиссиям, группам в 5, 6, 7 членов, подобранных в соответствии со стоящей перед ними проблемой; на практике к решению той или иной задачи допускались не все (как правило, Ворошилов или Андреев)[7].

Состав Политбюро был мало знаком широкой общественности; в официальных документах его члены именовались чаще всего «соратниками Сталина», а не «руководящими деятелями партии». По существу, все решения продолжали приниматься лично Сталиным после консультации с теми его ближайшими сотрудниками, которых он сам выбирал для каждого отдельного случая. Рабочее расписание Сталина определяло режим работы всего политического и государственного аппарата. В силу привычки, ставшей традицией в военные годы, Сталин вставал к полудню и оставался на ногах до глубокой ночи: остальные руководители собирались у него поздно вечером за ужином, в его недоступной для посторонних даче, окруженной лесом, которая была расположена на западной окраине Москвы, В то время это была любимая резиденция Сталина[8]. Эти ночные трапезы — единственная форма встреч всего руководства страны, о которой нам точно известно. Руководящие сотрудники аппарата находились в государственных или партийных учреждениях до самого рассвета, пребывая в ожидании, не поступит ли какое-либо указание сверху.

Каких-либо признаков поиска альтернативы абсолютной власти Сталина или его взглядам в послевоенные годы не было, а ведь до середины 30-х гг. подобные попытки наблюдались. Публичные выступления или просто появление на людях стареющего вождя стали крайне редкими и случайными; выдаваемый экзальтированной пропагандой за главного, если не единственного, творца победы, Сталин превратился в подобие загадочного всемогущего божества[9]. Жуков, единственный из военачальников, чей престиж и боевая слава, приобретенная в ходе войны, могли бы затмить образ вождя, был удален из Москвы. Его назначили командующим Одесским военным округом, на окраине страны[10]. Все же нельзя сказать, что на верхних этажах власти царило полное спокойствие. Хотя ясных документированных свидетельств практически не существует, /326/ нам теперь известно, что по ряду вопросов высшие руководители придерживались противоположных позиций: это касалось, например, практики установления цен на сельскохозяйственную продукцию и — в более общем плане — всех проблем сел[11]. По тому, как они вели себя после смерти вождя, можно думать, что в душах некоторых из них таилось уже сомнение в мудрости некоторых сталинских установлений. Трудности в развитии страны отражались с неизбежностью на действиях и состоянии ее руководителей. Но в обстановке, когда все это не могло открыто проявиться в виде откровенных политических дебатов, столкновения приобретали характер прежде всего личного соперничества, тайной борьбы и интриг в окружении Сталина, в тени его величия. Сам вождь относился к этим своим сотрудникам с подозрительностью и без особого уважения, продолжая понемногу осуществлять отбор и среди них[12].