Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

В мирные годы в значительной степени сохранилась тотальная милитаризация, характерная для периода войны.

Множество законов, которые военизировали труд в гражданских отраслях, продолжало действовать. Хотя, конечно, не все: с 1945 г. были восстановлены летние отпуска и оплачиваемые выходные; продолжительность рабочего дня вновь была определена в 8 часов; отменялся указ, по которому все население объявлялось мобилизованным на производство[55]. Сохранились в действии, однако, распоряжения, запрещающие работающим увольняться со своих фабрик, позволяющие принудительно переводить технический персонал и квалифицированных рабочих с одного предприятия на другое и устанавливающие уголовную ответственность за отсутствие на рабочем месте и за опоздания. К концу 1952 г. эти юридические нормы были несколько изменены, но их полная отмена произошла только весной 1956 г.[56]

Принудительное использование рабочей силы нашло свое крайнее поражение в форме труда заключенных в концентрационных лагерях, который в широком масштабе применялся для выполнения самых тяжелых работ в безлюдных просторах Севера и Дальнего Востока, на крупных стройках, таких, как канал Волга — Дон, в добыче золота и урана, на строительстве новых атомных установок. Трудовой вклад заключенных в реализацию послевоенных планов был /319/ настолько велик, что им никак нельзя пренебрегать; можно считать, что их труд, как бы тяжел и малопроизводителен он ни был, являлся важным составным элементом организации экономической жизни СССР в последние годы сталинской эпохи[57].

Таким образом, после окончания военных действий, после второй мировой войны, в СССР продолжительное время сохранялась чрезвычайная напряженность; страна, конечно, уже жила в условиях, отличающихся от условий войны, но и мирной эту жизнь назвать нельзя. Напряженность была результатом голода в стране, затем сохранялась из-за «холодной войны». Игнорировать влияние на жизнь народа этих внутренних и международных объективных факторов было бы неправильно. Но не все объясняется только ими. Чрезвычайные меры секретности и военизация труда не были лишь импровизированной реакцией на изменения условий; это была определенная попытка дать ответ на глубинные противоречия жизни в Советском Союзе, которые своими корнями уходили в глубь истории развития советского общества. Это относится и к определению основных направлений экономической политики, которые весьма напоминали 30-е гг. (по крайней мере, в наиболее драматические моменты того периода). Методы, укоренившиеся со времен войны, а также послевоенные трудности обострили положение. Сила инерции, в весьма значительной степени присущая сталинскому правлению в послевоенный период, определила остальное.

Те же самые черты были присущи закосневшей системе управления экономикой: отраслевые министерства из Москвы контролировали работу предприятий определенного профиля по всему Союзу. Ни одна из союзных республик не имела возможности подать голос: более 2/3 промышленности прямо подчинялось центральным союзным министерствам, в том числе и предприятия, которые не имели каких-либо филиалов за пределами республики в других частях Союза[58]. Автономия предприятий была минимальной, их деятельность регламентировалась и мелочно направлялась нормами и указаниями, поступающими из центра. Конечно, тяжеловесность и неповоротливость такой системы управления все более возрастающим производственным аппаратом не могли не сказаться. Разделение министерств, их реорганизация и перестройка были частым явлением. Многие из них имели сложную структуру, включающую множество подразделений, отраслевых и территориальных, увеличение числа которых приводило лишь к еще большей громоздкости бюрократического аппарата.

В послевоенном Советском Союзе было много проблем, способных вызвать экономические и социальные трудности. Разруха на селе при одновременном ускоренном росте промышленности вызвала новую волну массового притока населения в города. Это явление /320/ приняло масштабы даже большие, чем это было в период первого пятилетнего плана, хотя уже в то время миграционные потоки были громадными. Численность рабочего класса в промышленности накануне войны составляла 8 млн. человек, к 1950 г. она увеличилась до 11 млн., а в 1955 г. — до 14 млн. Число занятых в строительстве выросло с 1,2 до 2,2 млн. человек за пять лет. Общее число занятых в государственном секторе народного хозяйства (включая служащих административных учреждений, но исключая работников колхозов) увеличилось с 34 в 1940 г. до 50 млн. в 1955 г.[59] Вербовка рабочей силы велась по различным каналам, но в основном была организована непосредственно государством — было создано специальное министерство по делам «трудовых резервов». Оно осуществляло руководство профессиональной подготовкой. Это обучение в течение пяти послевоенных лет прошли 3,6 млн. молодых рабочих, на 3/4 они набирались из деревенской молодежи. Такая система формирования рабочих кадров и повышения их квалификации, созданная еще накануне войны, позволяла государству мобилизовать в случае необходимости нужное число молодых рабочих; большую часть пополнения составляли люди, добровольно пошедшие в ремесленные училища[60]. В первые послевоенные годы, когда не хватало рабочих рук, предприятия стали набирать персонал сверх необходимого числа для создания определенных резервов трудовых ресурсов. Повышенный спрос на новые рабочие руки со стороны промышленных предприятий и строек способствовал переходу рабочих с одного предприятия на другое (это была старая болезнь советской экономики); не останавливали это движение даже драконовские законы, запрещавшие менять место работы по желанию самого рабочего[61].

Толчком к новому усилению миграции рабочей силы стали общие тяжелые условия жизни и трудности с жильем. Для закрепления результатов денежной реформы 1947 г. Советское правительство, начиная с 1949 г. стало систематически проводить дефляционную политику: весной каждого нового года провозглашалось очередное значительное снижение цен на товары широкого потребления. Особенно значительным, на 20%, было снижение цен в 1950 г. Эти меры были популярны, так как красноречиво подтверждали стремление руководства поднять уровень благосостояния на основе прогрессивного развития экономики, несмотря на множество трудностей. В 1952 г. индекс государственных цен снизился наполовину по сравнению с высоким уровнем 1947 г.[62] Это был весьма существенный успех, который высоко оценил советский народ. Но эта политика не была лишена демагогической подоплеки. В условиях развала сельского хозяйства и отставания легкой промышленности ситуация с предложением и наличием товаров никак не оправдывала политику снижения цен. Страна жила все еще в условиях острого дефицита. Магазины выглядели убого, выставленные товары были скудны, в витринах демонстрировались картонные муляжи сыров и колбас. Постепенно, по мере того как практика косвенного регламентирования /321/ потребления путем установления на продукты недоступных цен отменялась, увеличивались очереди за теми немногими товарами которые были в продаже. Цены на колхозных рынках после реформы были такими же, как и государственные, а с 1950 г. резко взмыли вверх[63].