Коллектив авторов - Источниковедение

Получение жалованья считает значимым фактом своей жизни титулярный советник М. С. Ребелинский. 15 сентября 1794 г. он записывает в дневнике: «Жалованья получил 82 р. 10 к. в треть» [412]. О жалованье как о единственном источнике существования пишет и И. И. Мешков, правда, применительно уже к началу XIX в.: «Без должности оставаться было мне невозможно, так как у нас с женою особенных средств к жизни не было, и мы жили одним только моим жалованьем» [413].

Итак, в мемуарах основное внимание уделяется вопросам службы, особенно чинопроизводства, и получения жалованья. Однако никакого стремления запечатлеть ход истории или хотя бы какие-нибудь исторические реалии здесь не обнаруживается.

В XIX в. мемуары-автобиографии отходят на второй план, будучи оттесненными мемуарами – «современными историями», и в дальнейшем общественный интерес вызывают (а значит, становятся широко известными) мемуары-автобиографии преимущественно творческих деятелей, хотя механизм отбора фактов изменяется под усиливавшимся влиянием социальной среды.

Эссе – вид исторических источников, предназначенных для передачи уникального опыта индивидуума в коэкзистенциальном целом. Эссеист излагает свое мнение по произвольно выбранной им или по общественно значимой проблеме. Существенно важно, что, в отличие от публициста, эссеист не выступает от имени какой-то социальной группы.

Эссеистика как вид исторических источников Нового времени восходит к «Опытам» М. Монтеня (1581), в которых он сообщает свое мнение по самым разным проблемам, например о скорби, о стойкости, об уединении. В предисловии «К читателю» Монтень пишет:

Это искренняя книга, читатель. Она с самого начала предуведомляет тебя, что я не ставил себе никаких иных целей, кроме семейных и частных. Я нисколько не помышлял ни о твоей пользе, ни о своей славе. Силы мои недостаточны для подобной задачи. Назначение этой книги – доставить своеобразное удовольствие моей родне и друзьям: потеряв меня (а это произойдет в близком будущем), они смогут разыскать в ней кое-какие следы моего характера и моих мыслей и, благодаря этому, восполнить и оживить то представление, которое у них создалось обо мне. Если бы я писал эту книгу, чтобы снискать благоволение света, я бы принарядился и показал себя в полном параде. Но я хочу, чтобы меня видели в моем простом, естественном и обыденном виде, непринужденным и безыскусственным, ибо я рисую не кого-либо, а себя самого. Мои недостатки предстанут здесь как живые, и весь облик мой таким, каков он в действительности, насколько, разумеется, это совместимо с моим уважением к публике. Если бы я жил между тех племен, которые, как говорят, и посейчас еще наслаждаются сладостной свободою изначальных законов природы, уверяю тебя, читатель, я с величайшей охотою нарисовал бы себя во весь рост, и притом нагишом. Таким образом, содержание моей книги – я сам, а это отнюдь не причина, чтобы ты отдавал свой досуг предмету столь легковесному и ничтожному. Прощай же!

Первого марта тысяча пятьсот восьмидесятого года [414].

Если ориентироваться только по этому обращению, вполне можно принять произведение Монтеня за мемуары. Действительно, Монтень излагает свой личный опыт, однако в его произведении почти отсутствует ретроспективная информация.

Эссеистика получила весьма широкое распространение в Западной Европе; в дальнейшем она выступала в том числе и как форма научного гуманитарного произведения (например, «Опыт о даре» М. Мосса).

В России этот вид исторических источников был распространен чрезвычайно мало. Лучшим свидетельством тому может служить отсутствие в русском языке слова для адекватного перевода французского слова essai (его переводят то как «опыт», то как «очерк»). По-видимому, первые, весьма немногочисленные, произведения этого вида появились в России в начале XIX в. – например, «Избранные места из переписки с друзьями» Н. В. Гоголя или «Философические письма» П. Я. Чаадаева. Но очень быстро эссеистика была подавлена публицистикой, личностная позиция подчинена общественному интересу. Впоследствии эссеистика осталась как один из философских жанров. Примеры произведений такого жанра – «Уединенное» В. В. Розанова, «Роза мира» Д. Л. Андреева и др.

В целом отсутствие развитой эссеистики, в частности в литературной, научной и философской сфере, – характерная особенность структуры российской источниковой базы. Осознание этого факта позволяет лучше понять российскую ментальность, характер взаимосвязи личности и общества.

Исповедь – вид философских произведений, утверждающих уникальность человеческой индивидуальности. Такое предназначение данного вида исторических источников сближает его с эссеистикой.

Жанр исповеди нельзя отнести к распространенным, но он принципиально важен для понимания источников Нового времени. Во-первых, необходимо строго разграничивать «исповедь» в системе источников Нового времени и средневековые источники с тем же названием (например, «Исповедь блаженного Августина»). Средневековые источники имеют явно выраженный теологический и нравоучительный характер.

Начало виду в системе источников Нового времени положила «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо, написанная во второй половине 1760‑х годов. Попробуем разобраться, в чем заключается цель создания данного произведения. Если ориентироваться только на формальные признаки, принятые в отечественной историографии при характеристике мемуаров, то произведение Руссо вполне можно бы отнести к мемуарам: в центре повествования – личность автора, он по памяти воспроизводит события своей жизни, а понятие об историческом самосознании как первичной социальной функции мемуаристики слишком расплывчато для того, чтобы использовать его в качестве практического критерия. Руссо, казалось бы, не отбирает события. Он пишет обо всем, о чем вспомнит, вплоть до мелочей, и в этом он похож на А. Т. Болотова; но произведение Руссо содержит еще более мелкие, мало значимые детали его жизни. Ключ к пониманию смысла произведения – в первых его абзацах:

Я предпринимаю дело беспримерное, которое не найдет подражателя. Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей правде его природы – и этим человеком буду я.

Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они. Хорошо или дурно сделала природа, разбив форму, в которую она меня отлила, об этом можно судить, только прочтя мою исповедь.

Пусть трубный глас Страшного суда раздастся когда угодно, – я предстану пред Верховным судией с этой книгой в руках. Я громко скажу: «Вот что я делал, что думал, чем был. С одинаковой откровенностью рассказал я о хорошем и о дурном. Дурного ничего не утаил, хорошего ничего не прибавил; и если что-либо слегка приукрасил, то лишь для того, чтобы заполнить пробелы моей памяти. Может быть, мне случилось выдавать за правду то, что мне казалось правдой, но никогда не выдавал я за правду заведомую ложь. Я показал себя таким, каким был в действительности: презренным и низким, когда им был, добрым, благородным, возвышенным, когда был им. Я обнажил всю свою душу и показал ее такою, какою ты видел ее сам, Всемогущий. Собери вокруг меня неисчислимую толпу подобных мне: пусть они слушают мою исповедь, пусть краснеют за мою низость, пусть сокрушаются о моих злополучиях. Пусть каждый из них у подножия твоего престола в свою очередь с такой же искренностью раскроет сердце свое, и пусть потом хоть один из них, если осмелится, скажет тебе: «Я был лучше этого человека» [415].