Робер Фоссье - Люди средневековья

Ксенофобия — всеобщее животное чувство; оно основано на почти биологической реакции отторжения существа иной крови, другого рода, другой натуры; и в этом отношении человек отличается от животных только тем, что пытается — более или менее энергично, — подавить этот отрицательный порыв. В древности люди активно пестовали недружественный индивидуализм. Даже античные философы, из числа наиболее открытых миру, распределяли людей по группам в зависимости от их языка, внешнего вида, нравов, даже если эти «категории», как писал Аристотель, вызывали не столько ненависть или презрение, а недоверие и непонимание. И только в позднюю римскую эпоху слово «варвар» утратило свое первоначальное значение «бородатый» или «плохо говоривший» и приобрело ярко выраженную негативную окраску. Конечно, Библия, волхвы или христианские послания привнесли свои нюансы, причем не без надежных a priori ; ведь если Господь утверждал, что не делает различий между своими творениями, то он все же «избрал» еврейский народ в качестве глашатая своего Закона. Кроме того, если христианская религия заявляет, что должна объединять всех людей, то св. Павел все же отличал христиан от «язычников» и «прочих». Таким образом, это объясняет, почему в средние века люди были глубоко враждебны чужакам. Не из-за их биологических отличий, цвета кожи, волосяного покрова, возможно даже, не из-за их языка и религии; просто подозревали, что чужакам свойственны нравы, присущие их родной группе: и здесь воображение играло более важную роль, чем знание. Чужестранец излучал угрозу; он не принадлежал ни к одним коллективным структурам; сомневались, знает ли он, что такое честь; его легко обвиняли в преступлениях, обмане и отравлениях. Даже в тех местах, где в конце концов стали принимать чужаков, как, например, в итальянских городах, им присваивали особый статус, начисляли им штрафы по особому тарифу, угрожали конфисковать имущество после смерти («выморочное право»). Ситуация ухудшилась в XV веке, когда возникли два взаимодополняющих движения — усиление государства и зарождение «национального» чувства. С этого времени чужестранцу придется выбирать: либо стать «подданным государя», подчинившись общим правилам, либо бежать, или, в лучшем случае, обособиться и стать иностранцем в современном понимании слова.

Эта ксенофобия не имеет ничего общего с расизмом, выражаясь современным языком. Чтобы стать им, потребуется слияние чувств отторжения, презрения и невежества. Подобная участь никогда не постигнет студента в университете, посредника банковского филиала или даже беглого серва; все они — дети истинного Бога; иногда ученые слушают их с интересом, правители могут мимолетно заинтересоваться их судьбой. Но климат начал меняться, когда потускнел блеск христианства; тогда «неверный», сарацин, мавр, турок (все эти слова были взаимозаменяемы), короче, «магометане» превратились в «нечестивцев», пособников сатаны. Если у них и была душа, то они непременно продали её дьяволу. Какое чувство взяло верх — страх или презрение? Быть может, и то и другое. Конечно, в средние века было несколько любопытствующих умов, которые видели не только тюрбан или полумесяц: они переводили Коран, как Петр Достопочтенный в XII веке; они читали и обсуждали сочинения врача Авиценны, философа Аверроэса; некоторые из них с волнением рассказывали о благородстве Саладина, а иногда даже испытывали восхищение, как, например, император Фридрих II (правда, его отлучили от Церкви), которому «нравилось слушать, как в ночи звучит клич муэдзина». Но все это забавы богатых и образованных людей; в простом народе по-прежнему превалировало видение ортодоксальной Церкви: обозвать человека «сарацином» значило нанести ему смертельное оскорбление — все равно, что назвать его «преступником» и «человеком вне закона». По правде сказать, в христианском мире встречались мусульмане, но их было немного: всего две группы, занимавшие второстепенное положение, как в численном, так и экономическом отношении. К тому же все они проживали в средиземноморском регионе, и принадлежали к тем мусульманам, которых либо не пытались, либо не смогли обратить в христианскую веру. Прежде всего, это были рабы, проданные после набега или по трафику богатым купцам, в известных случаях Церкви; они жили в Лигурии, Леванте, Каталонии, Провансе и выполняли обязанности подсобных работников, слуг. Условия содержания были предельно жестокими, доходившими до смертной казни, как во времена античности; жалкой лазейкой, позволяющей улучшить свое положение, было назначение на должность заведующего хозяйской конюшней или покоями. И на этот раз, возможно, появится представление о презренной расе, ибо после 1400 года рабами прежде всего становятся негры, чей цвет кожи сравнивали с излюбленным цветом зла. Другие мусульмане находились в особом положении: речь идет о мудехарах Сицилии, Португалии, Андалусии, которые не бежали перед натиском христианской Реконкисты в Испании и островах в 1170–1300-х годах; под властью христиан они по-прежнему говорили на арабском языке, исповедовали свою веру и жили по своим законам. Поскольку они были изолированы — после собора 1214 года им предписывалось носить особую одежду — и не поднимали серьезных восстаний против своих господ, то их оставили в покое, если не считать пользы, которую они приносили в ремесле и торговле. Но презрительное отношение к ним постепенно вырисовывается на горизонте.

Как не остановиться на положении евреев? Их история представляет одну из неоспоримых векторов культурной истории Европы и Востока. На протяжении двух тысячелетий в атмосфере блистательных достижений и невероятных бедствий, под изумленными, восхищенными и гневными взглядами христианского и исламского миров «богоизбранный» народ, народ Авраама и Библии — этой «книги трех религий», — то торжествуя, то спасаясь от гонений, занимал исключительное место в обществе. Несмотря на сравнительно небольшую численность этого народа, его история известна очень хорошо: евреи жили очень компактным и прекрасно организованным сообществом, и до нас дошли крайне богатые источники информации, повествующие обо всех сторонах жизни — от богословских споров до цен на кошерную пищу. Есть множество подходов к истории средневековых евреев; так воспользуемся ими.

Первый касается эволюции отношений евреев с христианской властью; не стану говорить об их участи в мусульманском мире. С разрушения второго Храма в 70 году н.э. и складывания диаспоры, продолжавшейся до IV века, когда официально восторжествовала христианская вера, еврейский народ существовал в виде общин, расселившихся по всему Средиземноморью. Затем, до X века, отношения между ними и христианскими королевствами казались довольно безмятежными. Не было заметно, чтобы в отношении евреев предпринималась какая-либо попытка обращения или даже изоляции. В южной части Европы и особенно в частично и постепенно исламизированных зонах положение еврейских общин казалось устойчивым, даже многообещающим, если взять за пример Испанию или Италию. Но период XI–XIV веков стал самым драматическим, несомненно, из-за пробуждения христианского благочестия и подъема могущества Церкви, завоевавшей себе прочные позиции. Вероятно, под воздействием королевской власти в одних местах, а в других под влиянием набожных проповедников, враждебность, обуздываемая до того времени, охватила христианское население. Уже находившиеся в изоляции в силу своего образа жизни, как в этом, так и в том мире, настойчиво сопротивлявшиеся любой попытке обратить их в христианскую веру, упорно отказывавшиеся от любого компромисса в какой бы то ни было области, евреи подверглись оскорблениям, преследованиям, ссылкам, стали жертвами нападений и убийств: погромы вспыхивали на пути следования «крестоносных» толп XI–XII веков, около 1100 года в рейнской долине, затем в долине Роны около 1140 или 1160 годов; за ними последовали принудительная конфискация и изгнание, например в правление Филиппа Августа и Филиппа Красивого во Франции. К тому же Церковь явно переусердствовала: в 1215 году на Латеранском соборе Иннокентий III предписал евреям носить особый головной убор и нашивать круг на одежду; Людовик Святой в приступе агрессивного благочестия приказал загнать евреев, этих врагов «истинной» веры, в огороженные кварталы в городах. Подобные сегрегационные меры только усилили приверженность еврейских общин своей религии, обычаям и обособленному образу жизни. Под влиянием страхов, вызванных в XIV–XV веках военными бедствиями и разгулом эпидемий, по Южной Франции, Испании и Германии, где проживали самые многочисленные еврейские общины, прокатилась усиливавшаяся волна гонений. Эта вспышка ярости пошла на спад после 1450 года; и на этот раз папство и городское бюргерство приложили силы для восстановления порядка, но не из-за милосердия или понимания — их вынудили к этому потребности экономики, в которой евреи играли немаловажную роль. Кстати, еще раньше именно этими соображениями часто объясняется то, что после более или менее успешно проведенного изгнания евреев из Франции или других краев власти вскоре приглашали их вернуться обратно. Но, по правде сказать, уже за пределами моего горизонта наступившая Реформация и католическая реакция сделают положение евреев еще более сложным.