Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Среди следующих по хронологии документов в фонде Института сохранились проекты новой структуры Института, предложенные членами Правления. Они относятся к началу двадцатых чисел марта 1930 года. Можно предположить, что к этому времени Главнаука наконец вспомнила о резолюции Наркомпроса и предложила старому институтскому руководству (до назначения нового директора и Президиума) «разработать проект нового положения об Институте и его структуре, представив результаты этой работы в Главнауку и через нее в Президиум ГУСа» [370] ГА РФ, ф. 298, архив ГУСа, оп. 1, ед. хр. 8, л. 94 об. (см. приведенный выше третий пункт резолюции комиссии Гоникмана). .

Еще 5 марта 1930 года Шмит посылает официальное письмо зав. Главнаукой (т. е. тому же Лупполу), где, видимо откликаясь на слухи о возможной передаче разработки структуры «старому» Правлению, пишет: «Поручить разработку вопросов о структуре и программе Институту нельзя: Я. А. Назаренко, С. К. Исаков, А. А. Гвоздев, Б. В. Асафьев-Глебов в области теоретической мысли чрезвычайно слабы: никакого иного Института, кроме ныне существующего, они себе представить не могут, потому что именно нынешний Институт наилучше устраивает их личные дела, и им нужны только новая вывеска и новые коммунисты, которые бы служили, как было у Гоникмана сказано в докладе, „ширмою“ ГИИИ» [371] ЦГАЛИ СПб., ф. 389, оп. 1, ед. хр. 43, л. 8. Со временем в письмах в Главнауку Шмит пытается свести счеты с членами Правления. Возможно, он еще надеется вернуться на пост директора, во всяком случае не хочет, чтобы директорство досталось его конкурентам. Так, в письме от 21 февраля 1930 г. он просит не позднее 25 февраля представить нового директора и указывает, что «наименее способны принять новую постановку работы» Исаков, Асафьев, Гвоздев и Назаренко (ЦГАЛИ СПб., архив Ф. И. Шмита, ф. 389, оп. 1, ед. хр. 43, л. 7). . Однако на этот раз Луппол не внял доводам Шмита, и Правление приступило к разработке проектов новой реорганизации Института.

Обсуждению проектов были посвящены два заседания Правления от 25 и 30 марта 1930 года [372] ЦГАЛИ СПб., ф. 82. оп. 3, ед. хр. 45, л. 94 и 102. . К протоколам этих заседаний приложены два проекта: Назаренко [373] Там же, ед. хр. 47, л. 4–9; второй план Назаренко вписан прямо в протокол заседания от 30 марта (ЦГАЛИ СПб., ф. 82. оп. 3, ед. хр. 47, л. 102). Имеется также вариант первого плана в фонде Шмита (ЦГАЛИ СПб., ф. 389. оп. 1, ед. хр. 6, л. 7–11). и Шмита [374] ЦГАЛИ СПб., ф. 82. оп. 3, ед. хр. 45. л. 98–98 об. , а в личном фонде Шмита сохранился еще и проект С. Л. Гинзбурга [375] ЦГАЛИ СПб., ф. 389. оп. 1, ед. хр. 6, л. 11. , секретаря ИЗО, который на последних заседаниях Правления заменял отсутствующего Асафьева. Наиболее «вменяемым» проектом является проект С. Л. Гинзбурга, где большинство подразделений Института сохранены, а перестроена только их внешняя структура. Во главе Института Гинзбург предлагает поставить Сектор методологии, которому подчиняются два сектора: современного искусства и истории искусств. Сектор современного искусства состоит из трех подразделений: 1) кабинет массового искусства, 2) кабинет профессионального искусства, 3) кабинет художественной культуры народов СССР. Сектор истории искусств имеет традиционное деление на 5 подразделов: кабинеты истории театра, музыки, кино, изобразительного и словесного искусства [376] Там же. . Вероятно, проект Гинзбурга был сразу забракован, как не соответствующий главной идее реформы: снять традиционное членение секций по виду искусств. Страсти разгорелись вокруг «новых положений и проектов» Шмита и Назаренко.

Надо сказать, что оба проекта были мало жизнеспособны. Текст, написанный Назаренко, в основном состоял из «положений», а не из «структуры», и положения эти сводились по большей части к демагогии и обычной оголтелой критике формализма: «Формалистская школа должна быть разоблачена как буржуазное мировоззрение, и потуги формалистов последних дней в сторону марксизма показывают тот же процесс; если они раньше тщательно выхолащивали всякое социальное и идейное содержание художественных произведений, теперь пытаются проводить ту же операцию над марксизмом. Надо совершенно отчетливо показать, что эволюция к марксизму формальной школы невозможна, что всякие надежды на это утопичны и реакционны» [377] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 47, л. 4. . После этой преамбулы Назаренко предлагал переименовать Институт в Научно-исследовательский институт марксистского искусствоведения, а Ученый совет — в Художественно-политический совет, и создать такую структуру:

1. Сектор методологии и художественной политики:

а) отдел изучения массового советского искусства,

б) отдел художественной культуры народов СССР

+ кабинет художественной этнографии + фольклорный архив

2. Сектор марксистской истории искусств:

Комплексная группа на материале театра, кино, музыки, искусства.

3. Научный секретариат по подготовке аспирантов и выдвиженцев.

Проект реорганизации ГИИИ, предложенный Шмитом (датирован 22 марта 1930 года), тоже начинается с «положений об Институте», т. е. со столь же трафаретных разглагольствований о «задачах революционного марксистского искусствоведения». Но описание структуры, занимающее две страницы, у Шмита более детальное. Он предлагает шесть отделений:

1) Дирекция (директор + помощник по административно-хозяйственной части + ученый секретарь).

2) Историческая секция, где изучается искусство капиталистической эпохи и корни пролетарского искусства на Западе и в России.

3) Фольклорная секция, куда передаются материалы всех фольклорных подразделений Института.

4) Педологическая секция, для выработки искусствоведческой основы для советской художественной педагогики [378] Шмит еще в первые советские годы занимался детским художественным образованием и, по всей видимости, включал этот сектор для собственного руководства. .

5) Секция советского искусства, куда включены художественная летопись 1917–1930 гг., изучение зрителя и слушателя, самодеятельное и профессиональное творчество, причем в профессиональной подсекции может быть членение по видам искусства.

6) Общеинститутская секция, куда входят библиотека, диатека, фотолаборатория и КИХР.

Из протоколов заседаний 25 и 30 марта видно, что обсуждение проектов вылилось в сильнейшую склоку, и директор, и Назаренко — оба апеллировали к авторитету Луппола, который до обсуждения в Институте якобы уже одобрил и первый и второй проекты [379] 20 марта 1930 г. Шмит опять пишет в Главнауку и Лупполу, указывая, что если принят план реорганизации Назаренко и если еще ему нет замены — то пусть дадут ему отпуск на две недели без сохранения содержания (ЦГАЛИ СПб., архив Ф. И. Шмита, ф. 389, оп. 1, ед. хр. 43, л. 8, 9). . Но в конце концов тем же послушным Правлением на заседании от 30 марта был принят проект пока еще всевластного Назаренко [380] ЦГАЛИ СПб., ф. 82. оп. 3, ед. хр. 45, л. 102. . Заметим, что страсти эти оказались пустыми: проект, предложенный Главнаукой, не соответствовал ни проекту Шмита, ни проекту его оппонента. И справедливости ради следует сказать — он был столь же нежизнеспособный. Его уточнением и дальнейшей разработкой Институт в основном и занимался в течении последующего года.