Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Иначе говоря, выводы комиссии были предрешены, а само «обследование» было фикцией. Невооруженным глазом просматриваются в «Постановлении» наветы Назаренко. Чего стоит первый абзац, характеризующий работников Института как «формалистов и эмпириков, культивирующих научно-буржуазные направления в области искусствоведения», и упоминающий о «горсточке коммунистов», в силу малочисленности и «молодости» не могущей противостоять этим «идеологически чуждым элементам». Под горсточкой коммунистов подразумеваются сам Назаренко со своими клевретами. Таким образом уже первый абзац снимал с него всю ответственность за развал работы.

Приведем целиком выводы этой комиссии [344] С рядом неточностей по копии Ф. И. Шмита эти выводы приведены в воспоминаниях П. Ф. Шмит (Российский институт истории искусств в мемуарах. С. 205–206). .

I. Характеристика состава работников Института.Состав работников Ин-та в соц. партийном и идеологическом отношении: в большинстве своем это люди или враждебные нам, как формалисты и эмпирики, культивирующие научно-буржуазные направления в области искусствоведения, или старающиеся облокироваться <���так!> под марксистов. Меньшая часть их искренне желает быть марксистской, но не может переродиться, т. к. в идеологическом и научном отношении твердо сложилась еще задолго до революции. Горсточка же коммунистов, окруженная подавляющим большинством идеологически чуждых элементов, не в состоянии проводить идеологическое воздействие и ограничивалась административно-хозяйственными функциями.

II. Характеристика руководства Институтом.Констатировать отсутствие идеологического и организационного руководства Ин-<���т>ом: директор Ин-та проф. Шмит не мог осуществить научно-теоретического руководства; зам директора — партиец, как молодой научный работник [345] Заметим, что Назаренко было 37 лет, и уже почти 10 лет он значился научным сотрудником Института. , не мог оказывать должное влияния <���так!>. В организационном отношении все 4 отдела не связаны между собой органически, работают совершенно самостоятельно.

Нет увязки в работе Правления и Месткома, что расшатывает и без того слабую работу ГИИИ.

III. Характеристика продукции Института.Продукция Ин-та с незначительным исключениям идейно не наша, идеологически вредна.

IV. Подготовка кадров.Признать неудовлетворительным подготовку научных кадров: аспирантов и научных работников 2-го разряда. Соц. парт, состав их неудовлетворителен; в большинстве — это выходцы из среды буржуазной интеллигенции; воспитываются без воздействия пролетарской среды, без руководителей марксистов-искусствоведов. В результате подготовляется из научных работников 2-го разряда враждебная нам смена, из аспирантов — научные работники без марксистского метода в исследовании.

V. Общее состояние ГИИИ.Констатируя, что ГИИИ в том состоянии, в котором он находится сейчас, приносит не пользу, а вред, выпускает нездоровую ненужную продукцию и новые кадры — или пассивных в области искусствоведения или враждебных марксистской методологии.

VI. Положительные выводы.Удовлетворительно работающим и ценным отделом Института признать ТЕО-КИНО, где имеется кадр работников, желающих работать совместно с марксистами, который нащупывает правильную почву в основной работе, связывая ее с общественностью, с массами (такое же положение наблюдается отчасти и на МУЗО).

VII. Результаты выводов.

1) Ввиду малочисленного кадра литературоведов г. Ленинграда, считать необходимым создать единый Институт Литературы и Театра, слив ЛИТО и ТЕО ГИИИ с ЛИТО ИЛЯЗВа, которые после укрепления влить в будущую Ленингр. Ком Академию, как секции литературы и театра.

2) МУЗО, как не связанное с другими отделами Ин-та, базирующая <���так!> на работах Консерватории, передать в Консерваторию, для того, чтобы иметь возможность сконцентрировать все научно-исследовательские силы, работающие в области музыковедения, в одном месте.

3) Основную часть ИЗО, теоретически работающую в области истории изобразительного искусства, сохранить, как отделение Московского Института Истории Искусств, возглавляемого т. Маца, прикрепив его к Академии Мат<���ериальной> культуры. ХАП (худ. агит. и проп.) передать в Русский Музей.

4) Из остающегося отделения языка ИЛЯЗВа организовать Институт языкознания.

5) По мере укрепления научно-исследовательских институтов Ленинградской Ком. Академии, объединить последних под своим руководством.

Квинтэссенция этого постановления в виде статьи была опубликована в «Правде», за подписью «Л.Б.», под выразительным заглавием «Государственная… цитадель идеалистов». Здесь иногда дословно, иногда еще более экспрессивно повторяются формулировки, в частности говорится, что «под флагом государственного научного учреждения антимарксисты имели надежное убежище», и дается подсчет сотрудников по классовому принципу (отсутствующий в «постановлении»): «По подбору сотрудников институт является своего рода паноптикумом. Из 69 штатных работников — 27 бывших дворян и 30 бывших почетных граждан, мещан и духовных сановников. <���…> Официально числились в институте 11 коммунистов, но по их собственному признанию, они являлись лишь ширмой и работой руководить не могли». Статья кончается приписанной Комиссии жесткой формулировкой («Комиссия, обследовавшая институт, признала, что в своем современном состоянии его дальнейшее существование совершенно недопустимо») и дежурной фразой о том, что «Ленинградская партийная общественность присоединилась к этим выводам» [346] Правда. 1930. 8 января. № 8. С. 6. . Казалось, что судьба Института окончательно решена. Именно с этим постановлением в сознании современников и связывалась ликвидация Института [347] См., например, такую оценку этого постановления («похоронили Институт») в воспоминаниях П. Ф. Шмит (Российский институт истории искусств в мемуарах. С. 206). , хотя, как будет ясно из последующего изложения, агония его еще продолжалась и продолжалась.

20 декабря Шмит пишет письмо начальнику Главнауки И. К. Луп-полу, из которого следует, что комиссия в «обоих своих пленарных заседаниях» так и не заслушала его доклада [348] Проект нового реформирования Института Шмит еще до окончания работы Комиссии 14 и 15 декабря 1929 г. излагает в письмах Лупполу, Гоникману и зам. председателя Главискусства И. М. Беспалову: этот более чем странный проект «предусматривал единство тем исследований всех отделов Института», с ликвидацией специальной художественно-экспериментальной работы и исторических исследований (ЦГАЛИ СПб., ф. 389, архив Ф. И. Шмита, оп. 1, ед. хр. 43, л. 1–2). . Он напоминает начальнику Главнауки, что еще до окончания работы комиссии получил от него заверения, что будет привлечен к обсуждению вопроса о судьбе ГИИИ. И далее Шмит указывает на свое несогласие с «печальными» выводами о раскассировании Института, опять же пускает в ход демагогию (ликвидация Института грозит «интересам именно того единого <���…> искусствоведения, в котором я вижу единственное средство борьбы с формализмом») и объясняет неудачи слияния Института в единый организм «свойствами того человеческого материала», с которым ему «пришлось иметь дело», т. е. намекает на саботаж сотрудников [349] ЦГАЛИ СПб., ф. 389, архив Ф. И. Шмита, оп. 1, ед. хр. 43, л. 3. Цит. по полной публикации этого письма в воспоминаниях дочери П. Ф. Шмит (Российский институт истории искусств в мемуарах. С. 204). . По всей видимости, Луппол внял аргументам Шмита. Во всяком случае, события развивались следующим образом.