Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

А между тем заместитель директора откровенно захватывает власть, подчеркнуто не считаясь с директором. Так, 30 октября 1929 года он демонстративно срывает заседание Правления, назначив на те же часы заседание институтской коммунистической фракции. При этом оказывается, что Шмит даже не может объявить ему выговор [306] Шмит объявляет Назаренко выговор 6 ноября 1929 г. (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 23). , поскольку «по уставу директор не имеет права вмешиваться в жизнь партийных и профсоюзных организаций» [307] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 32а (из текста письма Назаренко в Правление). Об этом Шмит узнал на заседании 20 ноября 1929 г. . Выкручивается Назаренко и из другой ситуации. 16 октября 1929 года на повестку заседания Правления был вынесен вопрос «О появившейся в „Радиоцентре“ (название институтской стенгазеты. — К. К. ) заметке о зажиме самокритики администрацией ГИИИ во главе с Я. А. Назаренко». Вопрос о самокритике стоял тогда очень остро. После статьи Сталина [308] Против опошления лозунга самокритики // Правда. 1928. 26 июня. № 146. она насаждалась во всех сферах советской жизни. Например, в директивном указе НКП «О построении планов работы <���…> на 1929/30 оперативный год за № 10004/104 от 19.04.29» отмечалось, что «самокритика в области просвещения <���…> должна стать нормальным методом работы и самопроверки» [309] Еженедельник Наркомпроса. 1929. № 19. 10 мая. С. 2. . Обвинение в «зажиме самокритики» коммунистом и ответственным работником было вполне достаточным для серьезных «оргвыводов». Но и тут Назаренко добивается от послушного Правления постановления о предвзятости беспартийных сотрудников (журналистов стенгазеты) к нему, ревностному коммунисту, и отводит обвинения [310] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 1 об. .

На фоне склок, доносов и полнейшей деморализации руководства начинает разваливаться и работа Института. Способствует этому и смена работников административно-хозяйственной части, которую осенью вновь предпринимает Назаренко. Так, завхозом он берет некоего О. И. Шира, который скоро был уличен в краже институтского имущества (участь всех коммунистов-завхозов ГИИИ) [311] Там же, л. 31. . Самоуправством занимается и взятый Назаренко в качестве вахтера его кум Ю. И. Бобков [312] О воровстве и наглости этих личностей пишет Шмит 8 июля 1930 г. в Комиссию РКИ по чистке научных учреждений, снимая с себя обвинение в бесхозяйственности (ЦГАЛИ СПб., ф. 389, оп. 1, ед. хр. 6, л. 13). , который с осени 1929 года регулярно срывает лекции на Курсах, так как не желает вечерами допоздна оставаться в Институте [313] См. заявление профессоров ВГКИ с требованием прекратить срывы занятий Бобковым (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 64, 73–75). Занятия на Курсах проводились вечерами, т. к. большинство студентов и профессоров по утрам работали (научные сотрудники работали по совместительству). .

24 ноября 1929 года Назаренко увольняет старейшего и самоотверженного работника Института Ф. В. Отто, бессменного заведующего канцелярией Института, объясняя это тем, что он как беспартийный не может вести секретную переписку [314] Этот вопрос ставится на заседании Правления 28 октября 1929 г. (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 20 об.). 20 ноября Отто снимают, определив пенсию в размере зарплаты (там же, л. 38). , которая, по последней инструкции, возложена была на зав. канцелярией [315] 24 ноября Отто пишет заявление о том, что в личной беседе перед его отъездом Шмит ему сообщил, что по распоряжению Позерна он должен остаться на своей должности до окончания работ по обследованию ГИИИ комиссией ГУСа. Но на заседании Правления Назаренко показывает бумагу от учраспреда Позерна, т. Иванова, приславшего путевку на имя Шулакова, с тем, что с 23 ноября 1929 г. он назначен заведующим канцелярией ГИИИ (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 41). . На его место он сажает выдвиженца А. Н. Шулакова, который, так и не разобравшись в громоздкой и сложной канцелярской работе Института, через несколько месяцев подает прошение об увольнении. 13 февраля 1930 года на заседании Правления постановили освободить Шулакова от должности заведующего канцелярией и назначить на эту должность А. И. Перепеч [316] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 81. Анна Ивановна Перепеч заняла эту должность, благодаря политической активности и идеологической благонадежности. С 1936 г. — парторг Пушкинского Дома; деятельно участвовала в проработках, председательствуя и выступая на закрытых партсобраниях ИРЛИ во время всех кампаний 1948–1949 гг.; после «ленинградского дела» была снята с руководящих постов (см.: Дружинин П. А. Идеология и филология. Т. 2, по указателю имен). . Надо заметить, что с этого времени в архивных делах Института появляются лакуны, в определенной мере затрудняющие доскональное обследование последнего года его существования. Ясно лишь, что в этот период добровольно уходят ценные сотрудники и продолжает разваливаться прежняя структура Института. Так, уходит со штатной должности заместитель председателя ГЕО В. Н. Соловьев [317] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 19 об. , начавший работу в Институте с момента образования Театрального факультета, потом подает прошение об уходе Б. А. Ларин [318] Там же. Б. А. Ларин, социолингвистический семинарий которого в ГИИИ был популярен среди студентов-лингвистов, общей не ушел судьбы: его активное участие в проработках В. В. Виноградова (см.: Дружинин П. А. Идеология и филология. Т. 1. С. 579, 581. Т. 2. С. 306) не спасло его самого от последовавших через год гонений в связи с развернувшейся (в ЛГУ и в Институте языка и мышления) кампанией по борьбе с космополитизмом; он был «проработан» за «низкопоклонство перед Западом», хотя «до оргвыводов его дело не дошло» ( Алпатов В. М. История одного мифа. С. 154–155, 165). , покидает Институт и А. В. Оссовский, один из старейших сотрудников МУЗО, в последние годы возглавлявший Секцию музыкальной литературы [319] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 47 об. Впоследствии, будучи директором Института театра и музыки, Оссовский оказался втянут в антикосмополитическую кампанию: по долгу службы ему пришлось участвовать в разгроме музыкальной критики ( Дружинин П. А. Идеология и филология. Т. 2. С. 255). . Закрывается Копировальная мастерская, которая еще в зубовские времена выполняла благородное дело по копированию фресок гибнущих церквей [320] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 42, л. 10. К этому времени мастерская была переименована в «Экспериментальную лабораторию по технике живописи». Именно с выставкой копий из этой мастерской ездил в начале своего директорства в Германию Шмит. .

С нового 1930 года развал усиливается. 13 января 1930 года подает прошение об уходе Г. А. Гуковский [321] См. его заявление на заседании Правления (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 64 об.). , через месяц, 23 февраля, уходит с поста секретаря ИЗО Н. А. Кожин [322] 23 февраля 1930 г. на заседании Правления решается вопрос об его уходе (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 86 об.). , на этом же заседании (23 февраля) снимают с должности Финагина (в связи с уничтожением Термино-библиографического кабинета, где он после реорганизации значился секретарем) [323] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 80. , отстраняют от руководства Кинокомитетом Адриана Пиотровского (по доносу Э. М. Арнольди о нарушении трудовой дисциплины [324] Там же, л. 81. ), с 15 февраля 1930 года увольняют В. М. Ермолаеву и на половину оклада переводят М. В. Эндер, «ввиду свертывания части работы Экспериментальной лаборатории» [325] Там же, л. 86. , 15 марта отчисляется из Института В. В. Успенский [326] Там же, л. 90. . Поскольку документы за эти месяцы плохо подшивались и собирались, то уход многих сотрудников оказался не зафиксирован.