Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Резко меняется состав молодых кадров — научных сотрудников 2-го разряда и аспирантов. На место Кожина, серьезного специалиста по древнерусской и западноевропейской средневековой архитектуре, приходит в ИЗО беспомощная в научном плане, но правоверная «марксистка» Э. Н. Ацаркина [327] Об этом было доложено на заседании Правления от 13 января 1930 г. (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 65). , которая явно нацеливалась взять в свои руки идеологическую подготовку аспирантов. 13 февраля 1930 года Правление командирует ее в Москву к И. Л. Маца [328] Видный марксистской искусствовед, член ГУСа и член-корреспондент Комакадемии. «на предмет выяснения вопроса об организации научной части» [329] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 47. , вскоре она начинает заменять председателя ИЗО Исакова во время его отъездов. А 5 марта на заседании Правления слушали ее заявление о необходимости «дополнения аспирантских кадров ГИИИ молодыми пролетарскими и марксистскими силами» и предложение «в срочном порядке разработать отделами вопрос о привлечении выдвиженцев» [330] Там же, л. 88. . Из Главискусства в ЛИТО направляется никому не ведомый тов. Крюков [331] Там же, л. 66. По всей видимости, он не имел отношения к Алексею Александровичу Крюкову, который посещал в 1928–1929 гг. семинарий Б. М. Эйхенбаума, занимаясь прозой Пушкина и французским романтизмом (ОР РНБ, ф. 632, оп. 2, ед. хр. 11, л. 1; ед. хр. 12, л. 2, ед. хр. 15, л. 1–5). , по рекомендации Маца в штат Института берут молодого активного коммуниста, заведующего Гублитом И. А. Острецова (в группу по марксистской методологии) [332] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 81. В феврале 1930 г. Острецова зачисляют в ИЗО «для обеспечения отдела работниками по марксистской идеологии» (там же, л. 86). . 5 марта 1930 года на заседании Правления было постановлено зачислить на ТЕО Г. А. Авлова, театрального деятеля, специалиста по клубной самодеятельности и агитпропбригадам [333] Там же, л. 87. .

До прихода нового директора продолжается ликвидация подразделений Института: 5 марта на заседании Правления Назаренко оповещает об упразднении Пушкинского комитета (Оксмана) и Комитета русского языка (Виноградова) [334] Там же. , через две недели была ликвидирована Лаборатория цветоформы Малевича [335] Это было постановлено на заседании Правления 30 марта 1930 г. (там же, л. 104). .

О состоянии научной работы в период безначалия, а точнее «господства» Назаренко дает представление новый «Производственный план ЛИТО» на второй квартал 1930 года, составленный как раз зимой 1930 года и подписанный руководителями Отдела: председателем Назаренко и секретарем Малаховым [336] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 39; далее приводятся цитаты из этого плана на л. 109 об., 110, 115 и др. . Даже на фоне предыдущего плана он выглядит устрашающе. Здесь ЛИТО, по сути дела, превращается в тот самый семинар по марксизму, который Назаренко организовал для аспирантов, только работа в нем носит еще более императивный характер. Никаких работ по группам во втором квартале не предусматривалось — видимо, их руководителей планировалось уволить. План гласил, что «вся исследовательская работа отдела сосредотачивается <���…> на пленумах ЛИТО, посещение которых ОБЯЗАТЕЛЬНО для всех штатных работников отдела».

План представляет список докладов на пленарных заседаниях, причем каждому штатному работнику ЛИТО вменялось в обязанность «в остающийся срок» (т. е. с апреля по июнь) «либо выполнение одного из докладов плана, либо официальное оппонирование по одному из докладов». Темы даны здесь в виде тезисов, от которых нельзя было отступать. Сначала идут общие темы; некоторые из них корреспондируют с темами аспирантского семинара: «Выявить основные методологические течения в современной науке о литературе и дать им политическую оценку» или «Специфика художественной литературы и ее классовая роль», а некоторые кажутся полной абракадаброй, возможно благодаря еще и чудовищному синтаксису, например: «Проблема стиля в качестве специфической формы мировоззрения, как особой диалектической и подвижной структуры, являющейся системой эстетического отношения класса к действительности на определенной исторической стадии его существования». Часто тезисы предстают как набор лозунгов, — например, доклад под названием «Методология на службе у критики» имеет следующий план: «Метод диалектического материализма как критический метод пролетариата. Значение марксистской методологии в деле марксистской критики. Марксистская система как орудие политической борьбы пролетариата».

Под пунктом «II» записаны темы, освещающие «проблемы современной литературы», а именно: пролетарской, крестьянской, «попутнической» и «буржуазной», а также «касающиеся расстановки классовых сил в современной иностранной литературе». Набиравшая обороты классовая борьба в литературе находит в них отражение. Приведем тезисы одной из них: «Буржуазные тенденции в современной литературе. Формирование ново-буржуазной литературы и отпад некоторых бывших попутчиков вправо; мелкобуржуазные колебания некоторых отдельных пролетарских писателей и нарождение некоторых из них». Но особо «актуально» выглядят темы, запланированные по Методологическому сектору, такие например как: «Попутническая агентура в рядах пролетариата» или «Искусство в борьбе за промфинплан» [337] Сборник «Попутническая агентура в рядах пролетариата» был подготовлен и вышел уже после ликвидации ГИИИ в качестве коллективной работы Кабинета художественной агитации и пропаганды ЛОГАИС (Л.: ОГИЗ, 1931). .

Между тем в Институте весь декабрь работает ревизионная комиссия по обследованию ГИИИ, вероятно, та самая, которую Позерн ожидал еще в начале ноября и из-за которой откладывалась не только отставка Шмита, но и переизбрание сотрудников, осенний прием аспирантов, утверждение отчетов за прошлый и планов на следующий год, поскольку более полугода не собирается Ученый совет Института, отвечающий за научную работу ГИИИ [338] Вопрос о том, что с мая в Институте не собирался Ученый совет, С. С. Мокульский ставит на заседании Правления 20 ноября 1929 г., но по этому вопросу снова было постановлено: «отложить Ученый совет, утверждение отчетов и производственных планов ГИИИ до окончания работы Комиссии» (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 45, л. 38). .

К середине декабря обследование заканчивается. 18 декабря 1929 года на заседании этой комиссии было вынесено разгромное постановление.

Сохранились две его идентичные машинописные копии в разных архивах: одна в фонде ГУСа [339] ГА РФ, ф. 298, архив ГУСа, оп. 1, ед. хр. 8, л. 95–96. , вторая в личном архиве Шмита [340] ЦГАЛИ СПб., ф. 389, архив Ф. И. Шмита, оп. 1, ед. хр. 6, л. 29–30. . Остановимся на этом документе. Комиссию возглавлял заместитель председателя Ленинградского отделения Коммунистической академии (ЛОК) и директор Ленинградского института марксизма С. Л. Гоникман. Под его именем эта Комиссия и упоминается в дальнейших документах Института («комиссия Гоникмана»). Но если посмотреть на ее состав, то справедливее было бы назвать ее «комиссией Назаренко», поскольку секретарем Комиссии была его аспирантка Т. К. Ухмылова [341] Напомним, что Т. К. Ухмыловой принадлежала разгромная статья об Институте в четвертом томе «Литературной энциклопедии» (1934). Будучи «пролетарского происхождения» и членом ВКП(б) (с 1920 г.), она в 1928 г. по разнарядке была принята в аспирантуру ГИИИ. Кроме активной работы в «Марксистском семинарии», посещала в 1929 г. семинарий о пародии Ю. Н. Тынянова (ее имя значится и в списке членов — ОР РНБ, ф. 632, оп. 2, ед. хр. 13, л. 2), а в 1929–1930 гг. — семинарий Эйхенбаума, где 2 января 1930 г. сделала доклад о бытописании Н. Н. Златовратского (там же, ед. хр. 12, л. 56, 65, 67, 68 и 70). Через год вышла ее большая статья, с политическими инсинуациями в адрес научного руководителя, который обвинялся в реакционности, ревизионизме и неокантианстве ( Ухмылова Т. К. Против идеалистической реакции Б. М. Эйхенбаума // Литература. I. Труды Института новой русской литературы Академии наук СССР. Л.: Изд-во Академии наук, 1931. С. 61–89). , работу ТЕО и МУЗО обследовал неоднократно нами упоминаемый Б. П. Обнорский (верный соратник Назаренко), ИЗО — также упомянутый выше С. К. Исаков. ЛИТО же обследовал будущий директор ИМЛИ, небезызвестный В. Я. Кирпотин, тогда сотрудник ЛОК, член редакции журнала «Проблемы марксизма», до конца своих дней сохранивший классовую ненависть к «формалистам» [342] Краткие выводы, сделанные упомянутыми «обследователями» отделов (Обнорским и Исаковым), имеются в самом документе, но текста Кирпотина о ЛИТО, к сожалению, обнаружить пока не удалось; как указано в «Постановлении», его выводы «отдельно» прилагались к постановлению, но этих отдельных листов не сохранилось ни в документах ГА РФа, ни в архиве Шмита, ни в фонде Института. . Единственной случайной фигурой в этой комиссии оказался Б. В. Легран, ректор Академии художеств, видимо, включенный в комиссию как эксперт [343] В 1930-е гг. Легран, будучи директором Эрмитажа, вошел в историю как мужественно препятствующий распродаже ценнейших экспонатов, организованной и проводившейся НКВД. , но ничего реально не обследовавший.